Дом Палмер

[Джейн]

Тётенька Эвелин не делала ничего интересного.
Нахмурилась упрямо, услышав глупый вопрос, но взгляд не отвела. Замешкалась, всерьез раздумывая: может, и не отвечать?
- Ничего.
Почти буркнула и продолжила сидеть, стучать ногами о ножки стула и смотреть.

[Эвелин Палмер]

Хмыкнула. Ничего... Что ж, ничего, так ничего.
Убрала грязную посуду в раковину, выключила огонь под сковородой. Еще немного, и вот перед Джейн уже стоит тарелка с завтраком.
- Перестань стучать, пожалуйста, - попросила. И переключилась на раковину, которая сейчас требовала внимания не меньше Джейн.

[Джейн]

Посмотрела на тарелку, но к ней не притронулась. Только букрнула еще тише:
- Спасибо, тетенька Эвелин.
Она же вежливый ребенок. Вежливый же?
Остановилась ненадолго. Она очень, очень хотела сделать так, как просила тетенька. Она ведь должна делать все, что хочет тетенька, что-то внутри очень хорошо знало это. Просто делай, что скажут. Просто будь хорошей.
Она была хорошей, была же. Так сильно старалась!
Отодвинула тарелку с завтраком от себя и продолжила упрямо стучать ногами о ножки стула.

[Эвелин Палмер]

Вытерла руки, убрала полотенце.
- Спасибо,- произнесла в тишине.
Но тишина... Длилась недолго. Серьезно посмотрела на ребенка. Она могла, конечно, привязать ее ноги к стулу, но делать этого не станет. Если ребенок хочет стучать, он будет стучать. Ногами о стул, руками или ложкой о стол. Не так важно чем и обо что...
Она могла уйти. Но... Был у нее к Джейн ещё один вопрос. И раз уж девочка все ещё здесь, самое время его задать. Только перед этим... Дошла до гостиной, взяла из шкатулки рисунок. Тот самый, который Джейн рисовала в каком-то трансе, тот рисунок, что напугал ее.
Вернулась к ребенку.
Показала рисунок.
- Что это?

[Джейн]

Ничего не менялось. Тетенька не полюбила ее хорошую, не обращала внимание на нее непослушную. Что еще ей следует или не следует делать?
От этих мыслей противно, совсем как в деревне, звенела голова. Это были плохие, неправильные мысли. Глупая Джейн совсем не должна их думать. Не должна их думать так.
От мыслей некуда было прятаться. Как и от тетеньки Эвелин. Посмотрела на лист пергамента, а потом на тетеньку.
- Рисунок.
Разве она сама не видит?

[Эвелин Палмер]

Посмотрела на Джейн. Ну да, вполне очевидный ответ. Но интересовало-то другое.
- Хорошо... Что здесь изображено?
Надеялась, конечно, на ответ не в виде "папа/не-папа/дяденька Рудольф". Но кто ж знает, каким будет ответ... Если он будет в стиле предыдущего, будут играть в вопрос-ответ до самого конца. Или не будут. И она пойдет дальше работать.

[Джейн]

Посмотрела на рисунок, на тётеньку Эвелин, снова на рисунок и опять на тётеньку. Сощурилась вдруг зло.
- Ты же все уже решила. Зачем ты меня спрашиваешь, если все решила?
Зачем вообще она здесь? Маленькая, глупая, бесполезная и ненужная Джейн. Никому не нужная. Никогда. Когда мамочка была мамочкой, все ведь было хорошо. Почему же мамочка перестала быть мамочкой? Почему все испортилось? Что Джейн сделала не так?

[Рудольф Ларсен]

Последние месяцы были самым странным опытом в его жизни. Существовала Эвелин-с-ним, но рядом всегда была Эвелин-с-Джейн. И это разделение очень быстро стало привычным, словно бы так они и жили всегда. Однако никогда не было Рудольфа-с-Джейн - очень логично не было, в общем-то.
Он никогда не спрашивал у Эвелин про Джейн, а любого намека на разговор нехарактерно для себя избегал. С другой стороны, можно ли назвать "нехарактерно" что-то, что он делает вот уже восемь месяцев? Пожалуй, этому его научила их гостья сполна: уметь не говорить на темы, на которые не нужно говорить.
Грант в этом демонстрировал прекрасный пример. Пара разговоров за кружкой чая и кой-чего покрепче - и это все, чем закончилось их обсуждение часов.

Сжал артефакт в кармане брюк, но потом усилием воли выпрямил пальцы и опустил руку.
Они с Грантом верно оценивали друг друга. Он сам не был великим артефактором. Он даже посредственным был с большой натяжкой. Но теорию знал хорошо. Грант же был и артефактором, и артефактологом. Мастер артефактов, одним словом. Но умело скрывал жадный блеск глаз при виде часов.
На том они и порешили - молчаливо, но уверенно.
Чаепития после повторялись с регулярностью. Печально редкой, но стабильной. И никогда они не касались часов. Осторожные вопросы, словно в танце, который еще не превратился в дуэль.
Как себя чувствует многоуважаемый Рудольф? Не кружится ли сегодня голова у Рудольфа? Готов ли Рудольф выпить виски, или лучше им ограничиться более здоровыми напитками?
И короткие движения-защиты. Все прекрасно, господин Грант. Погода сегодня великолепна, и даже спина уже не доставляет дискомфорта. Вероятно, господин Грант находит скучным общение с ним? Но выступление сборной Австралии точно не оставит вас равнодушным!
В какой-то момент он обнаружил даже, что перенял британскую вежливость, и теперь ему не доставляет дискомфорта все эти обращения в разговоре.

Для Эвелин, однако, он оставался прежним. Она приняла его таким, каким он был с самого начала. С ней он и мог оставаться самим собой.
Пока рядом не оказывалась Джейн.
Дальше все происходило совершенно органично и легко, словно идеально налаженный механизм: у него находились дела, Эвелин не хотела отвлекать его от этих дел, а Джейн послушно молча ждала, пока их с Эвелин оставят вдвоем.
И снова танцы по кругу, на сей раз с целью оказаться чуть ближе, прежде чем снова надо будет отойти.
Жизнь перестала быть похожей на полет, становясь бесконечным танцевальным конкурсом. В котором он, к своей гордости, занимал первые места.

Остановился перед лестницей и зажмурился в попытке справиться с тошнотой. Она подкатывала волнами, не давая возможности перевести дух. Зелья помогали плохо, а он и не пытался уже их использовать, потому что прекрасно знал причину своего самочувствия. Вот только когда он упустил момент, в котором равновесие их жизни, которое было незыблемым, лопнуло легче мыльного пузыря?
Вдох, выдох, снова вдох и длинный выдох, после которого он смог собраться с силами и спуститься в гостиную.

Не он нарушил четкую линию их танца. И теперь это был марш, прямолинейный и четкий.
- Доброе утро, Эвелин. Здравствуй, Джейн.
Поморщился сам же от необходимости здороваться и с гостьей. Выбрал ближайший стул, на который сел, поборов желание упасть в прямом смысле. Легко поймал взгляд Эвелин, останавливая ее любую попытку приблизиться.
- Нам надо поговорить.

[Эвелин Палмер]

Молча смотрела на ребенка некоторое время. Неужели ей сложно ответить?
- Спрашиваю, потому что это твое творение.
Уже не надеялась услышать ответ. Джейн не желает говорить. Впрочем, она и оставаться не хотела, но все ещё здесь.
И она все ещё не понимала, почему все так. За такое приличное время не поняла. Почувствовала себя глупой вдруг. Впрочем, ничего нового в этом не было.
Зато их кухонные посиделки стали немного другими сейчас.
- Доброе утро, Рудольф,- отозвалась с нежностью, какой в голосе не было уже давно. И это казалось страшным.
Уже подалась в сторону Рудольфа, но... Но он всем видом показывал, что не стоит. Откинулась на спинку стула, опустив взгляд. Задело. Почему-то задело.
- И уже давно,- ответила. За все время, что Джейн была здесь, а Рудольф встречался с Грантом, не услышала о часах ничего. И о девочке тоже. И вообще они говорили очень мало в последнее время.
Взглянула на ребенка, затем перевела взгляд на мужчину. Поговорят они, видимо, здесь. В присутствии Джейн.

[Джейн]

Посмотрела на рисунок ещё раз.
- Тебе не нужны ответы, которые тебе не нравятся.
Уткнулась взглядом в нетронутую тарелку и замерла. Когда появлялся папа... нет, дяденька Рудольф, ей следовало замирать и молчать.
Если бы не-мамочке было так легко понравиться! Что же ей нужно такого? Что ещё следует сделать, чтобы тётенька Эвелин обрадовалась?
Втянула голову в плечи беспомощно. Если тётенька Эвелин сама не знает, то и глупая Джейн этого знать не может.

[Рудольф Ларсен]

Коротко улыбнулся Эвелин, которая так явно расстроилась. Сейчас у него не было сил ни на что, кроме необходимого. И рамки этого необходимого надо было определить.
- Эвелин, как долго с нами будет оставаться Джейн?
Вероятно, впервые за все эти месяцы они объединились в Рудольф-Эвелин-Джейн. И от этого чаши весов закачались еще сильнее. Равновесие стало недостижимым, он это понимал.
Следующий вопрос вышел даже слишком легко, подгоняемый ровным маршем, в который превратился их танец.
- Насколько тебе нужна Джейн, Эвелин?

[Эвелин Палмер]

Сжала пальцы. О нужности информации не Джейн было говорить. Но отвечать ей что-либо, вытаскивать из нее ответы совершенно не хотелось.
Дернула уголками губ. Ответ на вопросы Рудольфа она знала лучше, чем могло показаться. Только признаться себе в этом не могла.
Посмотрела на Рудольфа.
- Что тебе говорил мистер Грант о часах?- спросила вместо того, чтобы ответить,- Этот вопрос повис в воздухе не позже твоих.
Она была намерена получить ответ. Рано или поздно.

[Рудольф Ларсен]

Сжал губы в ожидании, когда пройдет очередной период тошноты.
От этого интонации ответа вышли не слишком вежливыми.
- Это артефакт. Вреда окружающим он не наносит.
Вздохнул.
- Эвелин, я могу получить ответ на свой вопрос?
Продолжил, понимая, что избегать прямых ответов Эвелин может бесконечно.
- Кто она тебе, Эвелин? Насколько она тебе нужна?
Джейн молчала, напоминая застывшую и очень вежливую статую. Вот и хорошо.

[Эвелин Палмер]

Закинула ногу на ногу. Они сегодня сговорились что ли? Рисунок – это рисунок, артефакт – это артефакт. Тут она и сама догадалась. Ну хоть про вред услышала. Впрочем, это же Рудольф говорил. Вздохнула нервно.
- А что насчёт нас?
Взгляда от мужчины не отвела. Хмыкнула. А она? Она может получить внятные ответы на вопрос, который задаёт невесть сколько?
Ну что ж. Хотя бы один из них должен ответить другому.
- Она мне никто,- произнесла, все ещё глядя на мужчину. Ну вот. Одна часть ответа есть. Со второй было ещё проще. Рождественская история показала,что не так уж она и готова к невидимым жильцам. Особенно, если этим жильцам не рад человек напротив. Он, конечно, не был рад с самого начала... Но пошел на уступки. Теперь ее очередь.
- Не нужна,- сказала с усилием. Озвучить мысль было бы легче, не будь тут ребенка, о котором они, вообще-то, сейчас говорили.
- Почему сейчас мы говорим об этом, Рудольф?

[Джейн]

Подняла взгляд от тарелки, дернувшись от слов, и посмотрела тетеньку Эвелин.
- Никто.
Противное тра-та-та в голове только усилилось. Почему же тётенька его не слышит? Может хоть дяденька слышит?
- Значит, ты не мама? Не мама, - глянула на дяденьку Рудольфа загнанно. - Не папа?
Вскочила со стула, сжимая ладони в кулаки и выкрикнула звонко и требовательно таким голосом, каким никогда ещё не говорила:
- Ты не хочешь быть мамой? Наигралась? Скажи правду!

[Рудольф Ларсен]

Поднял голову, когда подбородок коснулся груди. И когда она успела так опуститься? Накатывающая волнами тошнота была привычной, а вот слабость оказалась чем-то новым.
- Никто? Восемь месяцев рядом с ней, Эвелин.
Остановился, потому что звонкий голос его прервал. Моргнул, чувствуя, как тошнота усиливается. Ответил коротко, потому что сомневаться было не в чем.
- Не папа. Никогда и не был.
В голове стучала кровь, отдаваясь гулко. Все зря, выходит. Удивительно.
Силы сидеть и смотреть еще были. И их неожиданно было много, словно голос Джейн подстегивал его организм, заставляя быть здесь и сейчас в сознании.

[Эвелин Палмер]

Сейчас она ломала себя, ломала ребенка. От этого было не по себе.
- Я ответила на вопрос.
Никто. Человек даже спустя годы общения может стать никем по щелчку пальцев. Откуда удивление?
На вопрос девочки качнула головой. Она хотела, пыталась, но... Увы, Джейн так и осталась чужим ребенком.
- Тебе станет от этого легче? От правды.- спросила у девочки спокойно.

[Джейн]

Легче? Что значит это легче? Снова бесполезные слова.
Наверное, если бы можно было что-то поправить, все стало бы правильно. Сейчас все просто неправильно, неужели тетенька Эвелин не понимает? Разве она не знает, что, когда говоришь одно, а делаешь другое, случаются плохие вещи? Она же взрослая, взрослые же должны знать такое.
- Это нужно, - произнесла все тем же звонким требовательным голосом. - Скажи!

[Рудольф Ларсен]

Голос Джейн заставил поморщиться и отодвинуть стул от стола, чтобы хотя бы так оказаться подальше от источника его личных неприятностей.
Рука потянулась к карману, но после беспомощно опустилась. Он не мог ничего сделать. Пока что не мог, и вопрос был вовсе не в технической стороне вопроса.
Молча обернулся к Эвелин, которая не могла не понимать, что здесь и сейчас от нее требуются ответы, даже если обычно нежелание говорить прямо не беспокоило его никак.

[Эвелин Палмер]

Сейчас очень хотелось вернуться на почти год назад и послушать Рудольфа. Чтобы не было этого разговора. И предыдущих. И странного Рождества со странной ёлкой. Чтобы не было ничего из того, что сейчас лежит на ней сверху огромным камнем и не даёт свободно вдохнуть, не даёт пошевелиться.
Внимательно посмотрела на ребенка.
- Тебе нужна правда. Что ж...- чуть помолчала, предоставив себе время на подбор слов, которые в любом виде и сочетании звучали не очень,- Тогда слушай. Все время, что ты находишься в этом доме, было проведено не так, как должно было. Было ошибкой открыть тебе дверь и позволить остаться на столь долгое время. Было ошибкой назвать себя тем, кого ты искала. Я поступила неправильно, когда взяла на себя столь большую ответственность, ничего не обдумав прежде. И не посоветовавшись,- тут уже оглянулась на Рудольфа.
Сделала небольшую паузу. Озвучить все и сразу? Повременить? Все и сразу.
- Я с самого начала знала, что этот момент настанет. И, пожалуй, было глупо его оттягивать... Ты мне никто. Я тебе – тоже. Я не твоя мать, никогда ей не была и не стала бы, но я пыталась относиться к тебе как к... Родному ребенку,- впрочем, откуда ей знать, как это должно быть?- Не получилось. Все это время мы жили во лжи. И мне действительно жаль, что я стала причиной всего этого.
Ещё одна пауза. Для последних слов.
- Единственное, чего я сейчас хочу, так это то, чтобы все это закончилось. Я хочу, чтобы ты ушла, Джейн.
Нет, она даже не пыталась хоть как-то смягчить слова. Она говорила то, что уже некоторое время было в голове, но что боялась признать и озвучить уж тем более.