Кабинет колдомедика

[Эхо]

Зеркало подсолнуха послушно склонилось к ней, позволяя заглянуть в себя и заглушая мир вокруг. Больше не было криков толпы призраков, не было палящего солнца, не было дороги... Был лишь уютный кабинет, в котором прямо сейчас находились двое: сама Адель и женщина чуть старше ее. Кажется, рассказ только что завершился.
- Понимаете, я не знаю, как жить дальше. Я не знаю, как справиться с тем, что его... его больше нет. Зачем мне жить? Зачем просыпаться по утрам? Зачем ходить на работу?
Женщина вдруг расплакалась и со злостью ударила по подлокотнику кресла, в котором сидела.
- В чем вообще смысл всего, мисс Фаркаш?
Во взгляде, обращенном на нее, нет желания услышать ответ. Но и слов больше не звучит никаких.

[Адель Фаркаш]

Похоже, Адель снова не справилась.
Ее заполнило горячее сочувствие к пациентке, сидящей напротив нее. Настолько живое и внезапное, что ее руки почти дрогнули в попытке дотянуться до чужого живого тела.

Почему ей так хотелось коснуться этой женщины и убедиться, что она настоящая?

- Смысла нет, Фелиция. Нет смысла жить, просыпаться по утрам, ходить на работу. Ни вам, ни мне, ни кому бы то ни было. Природа наградила нас сознанием, но отказалась меняться под нас. Теперь мы бродим по земле одиноко в поисках смыслов, которых просто нет.
Не сдержавшись, Адель подалась вперед и протянула руку, легко касаясь дрожащей руки пациентки.

Она и правда живая?

- Вы держали когда-нибудь питомца, милая?

[Эхо]

Женщина напротив замерла, услышав непривычные слова. До этого ей говорили совсем другое... И от растерянности ли, от удивления ли, но даже ответила.
- Да, у меня и сейчас есть собачка. Ее Жули зовут. Пекинес, очень милая и совершенно не кусается. А что?

[Адель Фаркаш]

Кивнула, ободренная ответом пациентки.
- Как вы думаете, Жули счастлива? Хорошо ей с вами живется? Представьте что вы - ваша Жули. Что бы вы ответили своей хозяйке, спроси она вдруг вас, в чем смысл вашего, то есть ее, собачьего, существования?

Легкая тревога как будто стала острее. Совсем незаметно, но прикосновение, похоже, никак не помогло Адель.

[Эхо]

Женщина вскинула голову, не веря своим ушам.
- Как это - представить, что я - собака? Вы вообще в своем уме, дамочка!
Она вскочила и даже руками взмахнула.
- Сами вы... собака! С собачьим существованием! Понаберут тут всяких на работу!
И выбежала, хлопнув дверью. В которую через полминуты заглянула девушка в униформе и вздохнула.
- Доктор Фаркаш, там опять... на вас жалуются.

А потом Адель оказалась в знакомом поле подсолнухов под палящим солнцем. Отражение напротив истончилось: зеркало умирало, медленно, но неотвратимо.
Еще через секунду на нее обрушился хор голосов, который никуда не исчез. И, кажется, после перерыва на тишину слышать все обвинения... чуточку сложнее.

[Адель Фаркаш]

Снова сжала виски, ощущая какой-то новый оттенок страха и опустошения. Зеркало не разбивалось, оно просто медленно угасало.
Почему она не может угаснуть так же? Какой смысл в этом существовании?
Смысл отыскивался даже слишком легко, он настолько лежал на поверхности, что любые вопросы казались неуместным кокетством. Кажется, магглы называют это словом "чистилище"?

Продвинулась еще немного, уже не морщась от пульсирующей боли. Протянула руки и склонила к себе еще живой подсолнух.

[Эхо]

И опять звуки вокруг исчезли, а зеркало отразило свет солнца, ослепляя, но было это гораздо менее болезненно, чем крик толпы.
В этом зеркале изображение было тусклым, словно бы размытым. Фигуры угадывались с трудом, но определенно: одна из них была мужской. Точнее, юношеской. И, кажется, Адель в отражении пила чай. Тихо и мирно, пока не вскочила, вдруг с удивлением и недовольством глядя на собеседника. Услышать что-то оказалось очень сложно, но попытаться прислушаться... Можно.

[Адель Фаркаш]

Смотреть в это зеркало Адель не хотела. Возможно, поэтому отражение показалось таким далеким? Она даже попробовала отстраниться, хотя наступившая тишина давала хотя бы небольшую передышку.
В глаза будто насыпали песка. Заморгала с ощутимым трудом, почти принуждая себя не гадать, не слышать, не узнавать. Она должна хотя бы попытаться.
Попыталась ухватиться за края подсолнуха и разломить зеркало, пока оно не успело исчезнуть.

[Эхо]

Не смотреть означало слушать. Бескрайний и бесконечный хор голосов, в котором то один, то другой выделялся, проникал в самую глубину сознания и не отпускал, заставляя слышать и слушать.
Подсолнух упруго выскользнул из рук, оставаясь прежним - мутным зеркалом с намеками на картинки.
- Адели... Ты все же не смогла быть без меня. Как жаль.
Этот голос ни с чем не перепутать. Владельца этого голоса она не помнила, но что-то внутри четко отзывалось на мягкие интонации и приятный тембр.
- Ты должна понимать, Адели, что прошлое - это ошибка.
Призрак отделился от толпы и вдруг оказался вовсе не призраком, мягко коснувшись плеча. Хор голосов стих. Или перестал быть таким важным, чтобы она его слышала?
- Пойдем, Адели. Я отведу тебя туда, где ты будешь в порядке.
Мужчина потянул ее за плечо, не заставляя встать, но четко показывая, что без нее он не уйдет.

[Адель Фаркаш]

Не вышло.
Она уже поняла, что заглушить голоса не получится, сколько не зажимай руками уши. Если она уже сошла с ума, почему же слушать это все еще так больно?
Больно, тоскливо, холодно несмотря на слепящее неумолимое солнце.
От прикосновения содрогнулась всем телом. В зазвеневшей от внезапной тишины голове почти нашлось место удивлению: разве осталось в ней что-то настолько нетронутое, чтобы ему было, чего бояться?
А владельца голоса Адель боялась, и чем дольше и упорнее вглядывалась в его лицо, тем жутче становилось. Бежать не оказалось никаких сил, но смотреть на обладателя родного голоса без заполняющего все тело первобытного ужаса не смогла.
- Кто ты? - собственный голос показался хриплым карканьем. - Как ты мог украсть у него?..
У кого?
Хватанула ртом перегретый воздух и закашлялась, утопая в ужасе и панике окончательно. Острая трава, жесткая земля, незаходящее солнце, умирающие зеркала подсолнухов не казались Адель чем-то ненастоящим, неправильным и страшным. Человек, которого она знала, но не узнавала, словно пришел из самого темного ночного кошмара.
И все же это был человек, из плоти достаточно плотной, чтобы за его руку получилось ухватиться истертыми уставшими пальцами и, пошатываясь от боли, кое-как встать.
- Пойдем, - согласилась.
Что толку говорить, что отсюда нет выхода?

[Эхо]

Мужчина позволил ей ухватиться на локоть, положил сверху ее пальцев свою ладонь, не оставляя шансов вырваться. Да и зачем?
- Я ничего не крал, Адели. Это ты попыталась украсть. Жениха у невесты. Жизнь у пациента. Надежду у семьи.
Он пошел вперед быстрым шагом, заставляя и Адель идти быстрее, чем позволяли ей ее силы.
- Как ты выбирала, кто будет следующим? Как ты решала, что отнимать? Разве не сомневалась ты хоть на секунду в том, что делала, Адели?
Дорога под их ногами - это уже не земля и песок. Это камни, крупные и мелкие, тупые и острые. Раскаленные ослепительным солнцем, отражающимся от неизменных подсолнухов-зеркал.

[Адель Фаркаш]

Мужчина тянул ее вперед, словно не замечал, как тяжело ей дается просто переставлять ноги, как она спотыкается, попадая босой стопой на острые камни, как оскальзывается - на плоских и ужасно горячих.
Однако слезы, тихо потекшие по растрескавшейся коже, кажется, явились следствием не новой порции боли. Адель уже давно будто бы вся состояла из боли. Ей казалось, что еще немного, и ее лодыжки просто вывернутся, а этот ужасный человек продолжит вести ее.
Нет, слезы отозвались на внутреннюю боль. Ту, что разлилась в ней, когда голос, который должен быть заботливым и добрым, хлестнул ее раскаленным кнутом обвинений. Таких... несправедливых. О, она сделала много ошибок, много, много ошибок, но нашла в себе силы возразить, сжимая зубы:
- Я... никогда... ничего... ни у кого... не отнимала.
Пусть, кроме боли в груди, слова мужчины не пробудили ничего. Ни одного целого воспоминания, которое она могла бы швырнуть ему в лицо как доказательство собственной невиновности. Туманные, будто искривленные, кем-то исковерканные обрывки прошлого навалились на нее, терзая сознание, но Адель просто знала, что говорит правду.

[Эхо]

Мужчина глухо рассмеялся, ни на секунду не замедляя свой быстрый шаг. Однако голос его был все тем же: мягким и приятным, вызывающим только тепло внутри.
- Не надо прятаться от своих ошибок, Адели. Ты забыла? Я напомню. Я помню все твои ошибки. Я не дам тебе их забыть.
И вот тут мужчина внезапно остановился, развернулся к ней и посмотрел внимательно, чтобы убедиться, что она слушает.
- Я буду тем, кто никогда не забудет то, что решила забыть ты. Это же такой путь труса, Адели. Убежать от себя. Убежать от ответственности. Как же ты вернешься к тем, кого подвела? Как ты снова будешь смотреть им в глаза - и даже не помнить, почему тебе перед ними надо бесконечно извиняться?

[Адель Фаркаш]

Его смех вызвал только новую порцию слез, а контраст между лицом, голосом и смыслом стал почти невыносимым. Адель даже не заметила остановку, не дающую ей передышку, ведь теперь камни жгли ноги непрерывно.
Она вглядывалась в лицо, снова и снова ловя приступы ужаса от его вида.
- Я тебя не знаю. Ты вор.
Скорее зашаталась, чем замахнулась, пытаясь упереться в грудь мужчины руками.
- Я тебя не знаю. Я тебе не верю.
Почему, почему он говорит его голосом?!
Если бы у нее только нашлось немного больше сил, она бы... О, она бы вцепилась в ненавистное горло руками, заставив отдать так бесстыдно отнятое!
- Вор и лжец, - снова шатнулась-толкнула, - я уже все заплатила. Все... что могла, я все отдала.
Неожиданно в ней разливалась незнакомая едкая злость. Как насчет тех, кто подвел ее? Тех, кто ее оставил? Тех, кто воспользовался ей и забыл, словно она была просто куклой?

[Эхо]

Мужчина рассмеялся - мягким и все еще таким до боли знакомым смехом. Улыбнулся столь же мягко, не давая Адель отстраниться.
- Ты ошибаешься, Адели. Ты зашла так далеко в попытках оправдать себя... Но разве так поступают те, у кого достаточно силы духа? Разве так поступают те, кто готов нести ответственность за свои ошибки?
Еще крепче впился пальцами в ее предплечье, а второй рукой взял за плечо, не давая шанса отшатнуться.
- Ты не отдала ничего, Адели. Ты лишь сбежала. Сбежала от необходимости признавать, что принесла боль стольким людям. Но я не дам тебе забыть. Я - твоя память. Я - твоя совесть. Я всегда буду рядом, Адели. Во мне - все те страдания, что ты вызвала своими действиями и словами.
Очередной рывок Адель совпал с тем, что мужчина вдруг отпустил ее, больше не держа.
- Беги, если хочешь. Но разве сбежишь от себя, Адели?

[Адель Фаркаш]

Чем больше мужчина упорствовал, тем сильнее становилась злость Адель. Словно все обиды, которые годами она копила в себе, поднимались внутри, легко проламывая истончившиеся стены, и каждая взяла в руки по зеркальному копью-осколку, призывая вонзить их в грудь напротив.
- От себя я никогда не бежала.
И это тоже было правдой. Она тащила на себе все грехи, до сих пор тащила, хотя не могла сейчас вспомнить ни один. И ее совесть всегда говорила другим голосом.
Этот голос принадлежал... надежде?
Этот голос ее баюкал в ее одиночестве, вырывал из кошмаров, дарил незаслуженную нежность и короткие минуты спокойствия. Этот голос уже давно существовал в ней без его обладателя, но он просто не мог так жестко ее ранить.
Нет, Адель вовсе не для того пыталась вырваться, чтобы бежать. Размахнулась теперь по-настоящему и попыталась ударить лжеца и вора, стереть пощечиной ухмылку с его лица.

[Эхо]

Мужчина не сопротивлялся, нет. Он вздрогнул от удара и прижал к щеке ладонь. Спросил голосом, в котором лишь совсем немного ощущалось дрожи от неожиданной боли.
- Даже сейчас ты продолжаешь причинять боль. Тому, у кого нет выбора сбежать от тебя. Даже сейчас, Адели, даже сейчас...