Комната Смотрителя Хогвартса

[Эндриана Булстроуд]

Ей не казался миг мгновеньем. Он был вечным как сама смерть. И действительно готова была бы отдаться той, соблазни она ее такой горячностью, бессмертным огнем, разлившимся от губ к губам и дальше по телу, не стесняясь и не останавливаясь. Она бы все отдала, чтобы оставаться в мгновении вечно - и оставалась столько, сколько смогла, пока руки Анки опустили ее, пока тепло чужого тела оставляло.
Выпустила девушку из объятий с трудом, не отделив только лишь ее руку от своей, не позволяя отдалиться слишком сильно.
Ей наверное нужен был воздух, но необходимости этой не ощущала. И даже тогда сопротивлялась мыслям и осознанию. Сопротивлялась до последнего, сохраняя себя такой, какой была сейчас.
Но ледяными волнами реальность окатывала ее совсем скоро, не давая и шанса на остаток того, что было ей и было с ней. Реальность тушила пожар, сожравший все, что сохраняла в себе так долго - и бывшая ноша, упавшая на плечи с новой силой, куда более тяжелая, прижала к земле, заглушила жар, вернув ее на место. Место, куда не хотела возвращаться.
Где-то в параллельной вселенной она любила. Любила и позволяла себе любить и быть поглощенной любовью, позволяла себе быть всем тем неправильным, что только существовало в ней, чем она являлась, быть как Анка. Но в этом мире она ошиблась вновь. Разница оставалась в том, впервые ни на долю мгновения не жалела об ошибке. Пока.
Подняла взгляд на Анку, ставшей теперь совсем другой Анкой. Не менее раздражающей, не менее неправильной, но.... совершенно другой.
Волны продолжали накрывать. Не находилось ни в ней, ни в ком другом в мире живых или за завесой и слова, какое необходимо было сказать. Она не собиралась извиняться - какой смысл в этих извинениях? Не собиралась объясняться, ведь сама не могла объяснить себе.
Только стояла замерев. Стояла и смотрела, как под чужой тонкой кожей шеи переливается кровь и бьется сердце.
И ждала, пока очередная волна, возможно, просто убьет ее.

[Анка Копош]

Расстояние только всё усложнило.
Что в себя включает это внезапно свалившееся на ее голову "всё", Анка не знала. Это не мешало чувствовать его материальность шкурой, легкими и лаже костями. Теперь иначе выглядел весь этот безумный разговор, странное преследование, да даже... А что даже?
В этом месте мысль стопорилась, сменяясь другими, а Анка стояла и натурально пялилась на больше незнакомую ей Эндриану, мечтая о возвращении простой и понятной Эбигейл.
Но обе они были если не одним человеком, то точно - одним телом, которое Анка сейчас беззастенчиво разглядывала. Все эти вот густые длинные волосы, большие пухлые губы, очень правильный овал лица, округлые плечи и - ёжи лысые! - все остальное, что она легко дорисовывала, не находя для собственного воображения препятствия в виде мантии.
То есть мантия, конечно, никуда не делась, как не делась и теплая рука в ее руке.
Перевела взгляд на эту руку, как будто ей требовалось лишнее доказательство материальности. Доказательство реальности происходящего.
Нет, в целом, в обычных обстоятельствах она, наверное, испытала бы что-нибудь другое. Но это же была Эбигейл! И...
Потрясла головой, прикрывая глаза и глубоко вдыхая.
Ну какие обычные обстоятельства, Копош? Она никогда не попадала в подобную ситуацию и просто не представляла, что ей делать. Наверное, надо что-то сказать. Что?
Этот вопрос полностью захватил ее, как перед этим - процесс разглядывания. Кажется, в наступившем ступоре она не могла обработать больше одной простой мысли за один раз. Поэтому и осмыслить всю эту конструкцию, состоящую из разговоров о долге, жертвах, нежелания Эйвери рожать, любви и - Один, Мерлин и Кришна! - поцелуя, не вышло.
Пожала ладонь Эндрианы коротко и попыталась забрать руку, делая еще один короткий шаг назад.
- Я... Ты...
Выдохнула шумно, сдаваясь на милость пустоте в башке.
- Не делай так больше, пожалуйста.
И только после того, как договорила последний слог, почувствовала, что горят щеки, шея, даже, кажется, лоб. Вдохнула поглубже, выдыхая еще раз. Даже в приступе самой горячей злости она не краснела (она, черт дери, не краснела практически никогда, кроме занятий по физподготовке!) так безобразно, а сейчас точно чувствовала не злость.

[Эндриана Булстроуд]

Их руки расплелись. Не могла удерживать человека, как бы сильно не хотела держать чужую теплую ладонь в своей. Но нет. Они должны были стоять и не касаться друг-друга, Анка не должна была ее обнимать. Она не должна была отвечать ей и не должна была...
Прикрыла глаза. Почему же тогда иного представлять даже в абсолютном мраке не хотелось?
Волна ее нагнала. Подкосила колени, заполнила все внутри внезапным холодом, не позволяя дышать так, как делала это до. Заставляя тело содрогнуться, руки - обнять до побеления пальцев собственные плечи.
Раскрыла и закрыла рот немо, не представляя, что ответить. Говорить было больно. Должно быть это было тем самым больно - даже если она не ждала никакого ответа, даже если никогда в жизни не желала разумом того, что сама сделала.
- Я... - слова, выдавленные из горла. - Не буду.
Вдох.
Это было самым глупым и лживым обещанием самой себе, ведь взаправду ей хотелось еще - и это желание, безумное в корне, отзывалось в голове бешеным барабанным ритмом. Как может она хотеть такого! Как может она позволять себе такое.
Выдох.
И все же на ее губах оставался медленно остывающий след чужих, все то же тепло, даже после обрушившегося на нее, тлело в груди, все еще - на зло или нет - приятно растекалось по животу.
Не могла не смотреть на нее. Не могла оторваться от покрасневших ушей и щек, не могла не смотреть на пульсирующую жилку на ее шее.
Закусила щеку по привычке, которая позволяла ногам примкнуть обратно к земле. Но нет - она все еще дышала и не представляла как будет делать это дальше, когда перестанет давать своему телу приказы на каждый следующий вдох и выдох.
Анка была слишком красивой, слишком. Каждый вьющийся локон волос, неаккуратно выбивающийся из прически, эта глупая палочка в пучке и упавшая на правую щеку ресница - даже это пробуждало огонь, который тут же приходилось засыпать новым и новым грузом на ее плечах. И она ее ненавидела за это. Ненавидела, потому что это было больно.
Ненависть совсем ненадолго пришла до, так, что едва ее заметила, и... теперь она ей владела. Владела с одной единственной мыслью. Что она наделала?
Нет-нет-нет, все бы определенно наладилось, Мерлин, она знала, что все станет так, как должно было, что ее жизнь должна быть расписана поминутно и тогда ничего не случится, но... но Копош все испортила. Испортила своим существованием и видом, испортила своими чертовыми объятиями и горячими губами, о которых все не могла перестать думать. И это тоже ненавидела.
Необъятная паника, захватившая вдруг, не оставляла выбора. Не оставляла выбора и девушка, заслонившая выход. Все то, что грело и обнимало, сейчас ее убивало. Кололо, кусало, рвало плоть и испивало кровь. Будто бы иной вариант был возможен. Будто бы на долю мгновения она дала себе поверить, что это чувство незримого спокойствия останется с ней, как и Анка останется в ее руках.
Пузырь с эмоциями, который она контролировала, взорвался, вне возможности сбежать иначе.
Ей стало настолько холодно, что тело бросило в жар. Настолько больно, что слезы (давно ли они были?) обжигали щеки.
- Ненавижу. Ненавижу, как же я ненави... - проревела в полголоса.
И пусть за этими простыми фразами скрывалась куда большая боль, куда более широкая мысль. Она сама создала себе такую жизнь, где невозможность быть собой была такой обыкновенной вещью. Создала мир, где она истязала сама себя - и больше не видит как остановиться. Она так сильно ненавидела саму себя.
Опустилась на пол резко, ударившись коленями.
- Уходи.
Пусть Анка действительно уйдет. Пусть она оставит ее здесь или кинет в нее Аваду, Мерлин, что угодно, но не продолжать испытывать то, что испытывала перед ней. Не продолжать знать, что она - рядом, с краской на щеках и выражением отвращения в глазах.

[Анка Копош]

Ответить на вопрос, что же такое она чувствовала, не получалось. Это точно не было смущением или стыдом, а первый шок постепенно сходил. Пока она ловила все эти взгляды Эйвери, все эти взгляды, которые не хотела распознавать, но теперь распознавала почему-то с несвойственной ей точностью.
О, нет, большая часть ее шока соотносилось не с тем фактом, что девчонки так могут. А с тем, что это была чертова Эндриана и сделала она это совершенно всерьез. С тем, что это была чертова Эндриана, и ей почему-то уже нельзя было просто заехать с размаху после сегодняшних признаний. С тем, что не получалось толком рассердиться.
Мотнула головой и зарычала что-то нечленораздельное, без всякой эмоции уже слушая подвывания Эйвери. Еще одно чувство просто не способно было в нее сейчас вместиться. В принципе, в этот момент она могла бы перенести любое известие и откровение.
Потому что ее мозг был очень занят. Он твердил, что пахнет Эндриана не как Джон, а дальше пускался в бесконечное перечисление отличий, пока сквозь лицо Эйвери одновременно с этим проступала усмешка Урла, не помещающаяся на неправильных губах.
Возможно, тут следовало бы порадоваться, что читать мысли Эйвери не умела. Но и порадоваться для Анки оказалось слишком. Она одурело пыталась выгнать из головы мысли и сравнения, становящиеся все более неуместными. Но мозг не сдавался, уходя в полный разнос. Как будто бы ей требовалось тысяча и одно доказательство к ответу на вопрос, который Анка никогда себе не задавала!
Надула щеки, выпуская воздух с шумом.
Ей просто не приходило в голову смотреть на девчонок... вот так. Они окружали ее постоянно, мелькали в общих душевых и спальнях, разных возрастов и сложений, она не сходилась с большей частью характерами и... Ну, да, не на что там было смотреть. А Эйвери и вовсе была человеком, с которым говорить-то удавалось не без труда. Наверное потому-то она и спекла Анке мозги совершенно пустячным действием, после которого теперь скрючилась на грязном полу.
Скрючилась так, будто бы это все имело для нее какое-то... реальное значение? Вот так, чтобы все взаправду, будто бы она переживала, и переживала... Отказ?
Ведь так называется то, что Анка сделала. Если бы Эйвери была кем-то вроде Веллера, это бы точно был однозначный и железобетонный отказ.
Медленно кивнула и даже сделала пару шагов к двери. Просят - уйди. Чего же проще?
Но перешагнуть порог не смогла, захваченная всеми этими противоречивыми мыслями и чувствами. Как будто, если она и правда сейчас уйдет, то все закончится, поезд остановится, и выхода всему сумбуру, который Эндриана устроила, не будет. И он просто возьмет и сожрет Анку изнутри.
Развернулась обратно и выдохнула:
- Тебе позвать кого?
Нет, она хотела сказать совсем не это. Осталась не для этого. К мантикоре политес!
- Чего ты убиваешься! Ну, хочешь, дай затрещину какую или еще чего? Не понимаю...
Да, вот, снова. Та точка, на которой они каким-то образом совместились, оказалась потерянной. Это бесило.
- Не понимаю я тебя!
Стукнула кулаком с размаху в стену, не отрывая взгляда от фигуры на полу. Рука завибрировала и наполнилась расходящимся от ладони жаром. А в голове в этот момент будто бы что-то взяло и выключилось. Анка пока просто не понимала, что.
Продолжила смотреть, яростно выталкивая воздух из груди. Ну же, вставай!

[Эндриана Булстроуд]

Тело продолжало перебрасывать из жара в холод, покуда мозг выжимал из себя ничтожные попытки контролировать то, что не контролировал изначально. Ей вдруг дико, до ломоты в теле захотелось домой, захотелось прижаться к отцу, захотелось оказаться в своей еще детской, где безопасность окружала ее, где ничто вокруг не могло ей навредить.
Вжалась ногтями в собственные предплечья, убеждая себя, что это вскоре закончится. Что любая следующая волна будет меньше и меньше, пока паника не оставит.
Получалось.
Нечто, отдаленно напоминающее спокойствие, коснулось с первыми отдаляющимися шагами... и не поселилось в ней, покуда шаги прекратились. Девушка не ушла. Почему? Разве она так много просит?
И вместе с тем всем запутанным, что сейчас неразвязным узлом поселилось в ее голове, находились ответы, которые не могла отыскать ранее. С замершим сердцем трудно было говорить и думать, но она знала, что где-то среди тысячи не размотанных клубков находились нити ответов, какие ей были так необходимы.
Удивительно, но среди застывшего мира, охладевшего тела это дикое желание держать Анку в объятиях не иссякало, желание превращалось в пылающую жажду и принимало столь ясные, детальные образы, что... становилось страшно, больно, до ужаса неловко... и вместе с тем хорошо. Она не должна была об этом думать, не должна была это представлять - но с каждым новым запретом форма чужого тела в руках становилась ощутима едва ли не физически.
Отвернулась, упирая взгляд в бочку. Не хотелось давать воображению образ реального человека. Не хотелось давать подтверждение тому, что эти мысли принадлежали ей.
Вдох.
Слова такого горячего человека могут быть такими холодными. Издевающимися.
Выдох.
Запястьями стерла колючие мокрые дорожки с щек.
- Кого? - спросила риторически чуть прихрипшим голосом. Даже что-то вроде усмешки промелькнуло на лице - действительно, кого? Хель? Или Несси, которой она вряд ли сможет внятно объяснить что произошло.
Ей стоило признать. Она была ужасно одинока здесь. Сегодня, вчера, всегда. Даже Андриана не просто так перестала с ней общаться последний год, игнорируя каждое письмо.
Была рада, что оказалась на полу, покуда комната - стены, пол, бочки и сама Анка начали уплывать.
Поморгала, стараясь вернуть контроль тлеющего сознания себе.
- Копош, ты серьезно?
Зачем ей бить того, кого...
Сознание отказывалось это признавать. И каждый раз резало образ, резало слух, резало слова, не допуская продолжения, не признавая постижения.
Подняла взгляд почему-то не вздрогнув от звука - более... ожидая его?
Между ними, между ней и Копош была огромная разница, огромный ров, через который она кинула столь хлипкий мост, совершила ошибку, надеясь... надеясь ли? Она прекрасно знала насколько глупо поступила. Так отчего же хотелось...
Ладонью словила пылающую вновь щеку. Нет, не хотелось, не хочется и не буде. А ошибка... О, Мерлин, как отчаянно вдруг она принялась искать оправдания - и не находила его.
Вопросы продолжали забивать ей голову безостановочно. И в большинстве из них главным объектом была Анка.
Анка. Которую не понимала. Которую пыталась так отчаянно понять, что упустила столь тонкую грань между ними... как? Как это случилось?
Непонимание было тем, что существовало между ними изначально и ставило их по разные стороны. Теперь же нечто одно оставалось между этими непониманиями общее - никто из них не понимал ее. Даже она сама не понимала саму себя.
- Что тебе объяснить? Что? - если бы нашла в себе то самое искреннее и настоящее отчаяние - эти слова были бы его описанием.
И как объяснить, если объяснений не находилось у нее самой.

[Анка Копош]

Потерла пульсирующую ладонь. Вспышка прошла, и теперь она чувствовала себя так, будто пришла к Эйвери домой, с ноги вынесла дверь и потребовала... А, собственно, что?
Сколько минут прошло от вопроса до ее честного ответа, не знала. Но ответ сформировался в обход мозгов и до жути ее разозлил, потому что в этом ответе не было никакого смыла.
- Да почему ты ревешь на полу в какой-то каморке после...
Махнула рукой и фыркнула, обозначая не то себя, не то произошедшее и происходящее.
- Не реви! Ты же, огнекраба тебе за пазуху, английская леди. Гриффиндорка! Слизеринка? Да хоть хаффлпаффка, не суть, - перебила собственную мысль, сосредотачиваясь на важном. - Мы не выбираем, кем нам родиться, так что хорош тут... Это вот все. Вставай, отсылай сову тому, с кем обычно говоришь, когда крышка течет, и, ну... Делай там, что нужно. Но не реви вот так вот потому что...
Потому что Анка не ответила на поцелуй? Или, если бы ответила, Эйвери все равно бы ревела?
Вот оно.
Она почему-то чувствовала какую-то еще не до конца ясную ответственность за происходящее. Не потому, что была старостой или старшей, а совершенно личную ответственность, которую нельзя было никуда деть и никак себе объяснить. И цеплялась за убитую Эндриану до последнего, чтобы не оставаться с этим наедине. Но ведь именно из-за нее же все это и получилось! Тогда почему мозги кипят у нее, Анки?
В этом тоже не было ничего нового. Реальность, стоило приблизиться к Эйвери, странным образом искажалась, выворачиваясь под невообразимыми углами. Она умудрялась хорошее представлять как дурное и страдать по совершенно обыденным вещам, ставя все с ног на голову.
Эта мысль одновременно окончательно успокоила и разозлила, располовинивая Анку. И теперь оставалось только выбрать нужную сторону.
- Не реви!
Припечатала как могла убедительно, потянула дверь за ручку и шагнула навстречу воздуху, показавшемуся совершенно ледяным.

[Эндриана Булстроуд]

И вновь ненависть охватила ее всю. Для этого она осталась? Сказать "не реви" и... что? Надеяться, что вдруг она просветлеет, встанет и полетит на крыльях счастья и любви обратно в подземелья?
- Да потому что я - дура, Анка!
Не леди, не Гриффиндорка, не Слизеринка и, упаси Мерлин, не Хаффлпаффка.
- И потому что могу. Могу сидеть и реветь, если мне хочется. Могу встать и уйти, если мне так хочется.
Отличный ответ, достойный Эйвери, Эбигейл и, Мерлин ее подери, Булстроуд. Если ей вообще суждено будет ей стать после...
Рука сползла со щеки на глаза и ниже. Захотелось взвыть.
Как же она сама себе усложняет жизнь. Воистину - дура.
Некогда она думала, что ее голова может лопнуть от количества мыслей и чувств, теперь же, сравнивая то, что было тогда и есть сейчас, ей становилось только интересно - сколько поместится еще? Сколько, прежде чем окончательно и бесповоротно сойдет с ума. Она ведь однозначно уже сходила - вот оно то самое оправдание, которое искала. Ей бы хорошо написать письмо не подруге, а леди Фаркаш с просьбой выделить койку в отделении колдопсихиатрии. Она больна. Совершенно точно больна.
Коснулась лба второй рукой. Может потому это и происходило. Может потому ее так сильно тянуло к человеку, который...
Который ушел, впустив в душное помещение отрезвляющий воздух. Внезапно вспомнился лес, промокшие ноги, разбитый нос и губу...
...И чужие губы тоже вновь и вновь непрошено оказывались в сознании, заставляя ее то ли хвататься за волосы, изгоняя образы прочь, то ли позволять быть ее частью. Она не знала, что выбрать - и потому вновь замерла.
Как же она хотела иметь возможность выбирать из большего.
Поднялась. Нет, слезы были совсем не такими, как всегда, они быстро закончились - но едва ли оттирался их след с лица.
- Анка, - попыталась остановить хоть на мгновение, окликнув. - Прости.
За... поцелуй. Или за все.
В ней самой многое бушевало сегодня. И не знала чего бояться больше - того, что она уйдет или того, что останется.

[Анка Копош]

Шагнуть-то шагнула, но не исчезла, все прекрасно слыша. Крутанулась на каблуках, едва ли не рыча от досады.
- Ну так я тоже! - вторила не менее горячо. - Я тоже дура, так и что? Не жить теперь, что ли?!
И застыла, очумело моргая. Вот как? Может? Нет, ну это она, конечно, понимала. Поджала губы и сощурилась, яростно дыша через нос. Раз может, значит, может. Выбирает и делает. Кто Анка такая, чтобы указывать, и правда? Если кому-то хочется рыдать, унижаясь по такому дурацкому поводу, прямо-таки грешно запрещать.
Только вот рыдать Эйвери не так, чтобы прямо активно рвалась после этих своих убежденных выкриков. Поежилась от холода и снова практически двинулась к свободе, как ее снова затормозили.
Точнее, она сама себя затормозила. Она-то тоже кучу всего могла! Не слушать, не оставаться, не злиться. И не разговаривать с Эбигейл, как решила давным-давно. Следовать абсолютно разумному плану, не навлекая на себя неясные обязательства в мутных историях. И не беситься, да, через одно чужое слово.
Бесилась. Еще как бесилась, не желая разбираться, нарочно Эйвери такая или сама по себе, без всякого участия мозга. Мотнула головой, выпуская воздух с шумом.
- Не прощу.
Припечатала, разворачиваясь. Сердце забухало где-то в ушах, каждый шаг отдавался в черепушке болезненным звоном, воздух наполнял легкие, а плечи наконец-то расслаблялись. Совершенно неважно, за что там извинялась Эбигейл, облегчать ей душу вежливым кивком не собиралась. Уж точно не сегодня.
Ускорилась, не оглядываясь.

[Эндриана Булстроуд]

Вот в чем, оказывается, проблема. Они обе дуры, только одна еще и целуется. Как при всем этом не смогли они друг-друга понять?
Еще мгновение после смотрела на захлопнувшуюся дверь. Стояла, замерев, не сводя взгляда с места, где еще с секунду назад находилась Анка. Или это было только в ее воображении? Возможно эта Копош действительно ей привиделась, как и все остальное, возможно у нее просто... сильный жар? Лихорадка? Сердечный приступ?
Повернулась, чтобы несильно стукнуться лбом о деревянную балку. И еще раз.
О да. Она просто сошла с ума. Вот прямое и не требующего иных доказательств оправдание. В действительности стоило сдаваться к Фаркаш.
Вжалась ногтями в дерево, пока последние чужие слова проносились в голове эхом, отпечатываясь совершенно везде внутри.
Не простит.
Так ли необходимо было прощение, если ни капли не сожалела... или же все же сожалела? Сожалела до боли в груди, до ломоты в костях.
Внезапная мысль постаралась одолеть предыдущую.
Две части одной Эндрианы встали друг против друга, не вызвав, к удивлению, ни доли тревоги, которую ожидала. Будто бы что-то из этого только предстояло испытать. Что же именно ей нужно было чувствовать и что чувствовала действительно....
Прикрыла глаза, вслушиваясь в непривычный ритм собственного сердца - не оглушающий, но громкий, необычайно четкий. И не стала скрывать от себя - она даже наслаждалась этим. Наслаждалась, пока все то же тепло не только не собиралось покидать ее, но только распространялось от макушки до подушечек пальцев. Образы в голове кружили огнем, восполняя то, что было потеряно - и она с легкостью им сдавалась, покуда никого иного, кто бы смог заглянуть в ее голову, не находилось рядом.
Если сходить с ума так приятно - может и не хотела быть излеченной.

Не знала точно сколько так простояла. Должно быть целый век. По ощущениям меньше не выходило, а последние лучи покинули помещение еще когда она воспроизводила одну и ту же картину в голове в десятый, кажется, раз.
Подняла голову. Выйди она сейчас - иные мысли и убеждения погрузят ее в совсем другой мир, где она - одна большая ошибка, где ее решения окажутся вдруг пустыми и безнадежными. Где она действительно совершила глупость, где груз, спавший на нее, прижмет к земле и не даст дышать.
Пока же она находилась здесь - чувствовала себя настолько легко и свободно, что.. что не хотелось покидать это место и этот момент, когда на собственных губах почему-то все еще чувствовался след чужих. Она сделала нечто совершенно такое, о чем не могла и думать, о чем никогда и не думала, сделала - и мир не пал, солнце не замерло, птицы продолжали парить, а она - продолжала дышать. Так, словно никогда до этого словно и не дышала вовсе.
Выпрямилась. Сняла кольцо с пальца и достала палочку, чтобы с ней шагнуть к выходу и распахнуть дверь, столкнуться с вечерним пронизывающим холодом и... собой же. Собой, в миг принявшейся душить её горло, заставлять щеки краснеть, тело - дрожать от стыда за совершенное.
Прикрыла глаза, сглатывая ком в горле.
Она только рискнет. Единожды.

Вдох. Выдох.

Мгновение потребовалось, чтобы сосредоточиться на необходимом. На том, что находилось в мыслях и без всякой концентрации.
Не столь ярким было мгновение в жизни, сколь существовало в ней и продолжало греть. Не столь существенным был миг, сколь он принёс ей после.
Бессмысленность утопала в горячности, покуда иные чувства продолжали заполнять грудь, спускались теплым комком к животу и разливались по телу. Ее руки казались такими легкими, сердце - таким невесомым, как и тело, которое было в ее объятиях, как и она сама казалась такой незначительной в чужих. И все другое тоже становилось незначительным, все вокруг погружалось в эту невиданную никогда ранее легкость и свежесть. Запах чужой и все же такой приятный обвивал ее, слова, содержание которых едва помнила - и это казалось таким неважным.
Невесомость была ими, если бы имела физическое воплощение, но они в тот момент не были чем-то физическим. Она не была.
Это не оставалось сном, в каких ей удавалось утопать от реальности, не было пустотой, в какую проваливалась от безысходности, здесь же, в моменте и мысли, существовало только незримое, мягкое тепло, всепоглощающее. Жар внезапно прикоснувшихся губ к ее губам, чужих рук в ее руках. Не представляла до сих пор насколько все иное может быть решенным в один-единственный миг, покуда ты исчезаешь из этой реальности и оказываешься в иной, покуда способен поймать те крохи совершенного счастья и соединить их в этом моменте, не существующем для других. Не существующем, наверное, для самой Анки.
И все же... она сама была счастлива. С решениями, с выборами, ошибками, с собой - такой, гриффиндоркой, слизеринкой, Эйвери или Эбигейл. Совершенно счастлива, по-детски и наивно или совершенно по-взрослому, пока сердце продолжало стучать в такт другому, пока рука оставалась в ее руке, пока чужое дыхание можно было не слышать, но чувствовать, до тех пор все внутри нее было переполнено жарким и столько поистине волшебным счастьем, не готовым быть разрушенным, не готовым столкнуться с иной реальность. Она была самим счастьем, светлым, горячим, безмерным. Счастьем, собравшимся воедино, готовым сразить все то, что могло встать на его пути.
Сделала палочкой размашистое круговое движение по часовой стрелке.
- Expecto Patronum, - произнесла.

[Лайв Хогвартс]

Из палочки Эндрианы появилось небольшое серебристое облачко. С хвостом. Длинным пушистым хвостом.

[Эндриана Булстроуд]

Опустила палочку, некоторое время молча наблюдая за... явлением. Ещё ни разу из её недопатронуса-облака не появлялось больше, чем ничего. Ни разу - и тут целый.... хвост? Хвост!
Подтянула руку к губам и легко дотронулась, боясь спугнуть уже совсем малые остатки чужого на них тепла. Неправильного - и все же тепла.
Если сейчас, с образами и ещё свежими чувствами смогла впервые сотворить подобное... если Анка бы ответила - если бы в другой, параллельной жизни это случилось - вышло бы что-то большее?
Вернула палочку в карман, кольцо на палец, в мгновение вернув себя в прежнюю реальность.
Но если целоваться так... так, почему на практике она не испытала ничего подобного? Только ровно наоборот. И... сможет ли испытать с другим человеком, касаться которого губами, впрочем, не было никогда и в мыслях.
Могла бы, теоретически, продолжить, но практически - понимала, что большего пока просто не сможет из себя выжать. Что еще в её голове теперь не вело к печали вместо радости и счастья? Рождество, празднуемое на Гриффиндоре, мысли о котором всегда грели и радовали, давно осталось грустным воспоминанием.
Подняла взгляд вверх, к начавшимся проявляться в ещё не до конца потемневшем небе звездам.
Откуда вдруг усталость опустилась на её веки, желая их скорее закрыть, не знала. Откуда руки руки и ноги налились свинцом, а голову клонило к земле, тело - к кровати, находящейся (впервые можно было не думать о мучительной лестнице,ведущей в башню) не так далеко от входа в замок. Плюсы практики на Слизерине проявляли себя порой неожиданно.
Устала думать. Вдруг устала даже думать.
Глубоко и шумно вздохнула, круто разворачиваясь и отправляясь обратно в замок. Не думая о завтрашнем дне.

[Коди Эверенс]

Стоило покинуть зал как мысли стали возвращаться, вставать словно в ряд в привычные места, места, где нет жалости и сочувствия. Губы снова скривились. Наверняка проделки Коэна! Не просто так же он мурлыкал! Злость вспыхнула и погасла также быстро. Помнится, перед праздником давал обещание не думать о плохом. А Леви...
Замер в воздухе. Да все равно, о чем там были чувства до этого. Они неправильные. Искаженные, специально! Не его! И вообще - никаких потуг совести не будет, все, хватит, больше никакой грязнокровки сегодня.
Признаться самому себе в основе этих воспоминаний не решился, выбирая забыть.
Загадка казалась легкой и сложной одновременно, поэтому, быстро пролетая вверх-вниз до выхода из школы, почти не думал, что может быть за упомянутый "дом". Знакомые названия всплывали и были будто не те. Неловко выйдет, если не сможет даже место конфет отыскать...
Остановился перед комнатой. Вот, здесь что-то похожее может быть! И прежде, чем зайти, глянул вниз, ища подобие половика.

[Лайв Хогвартс]

Половика не было.

[Коди Эверенс]

Хмыкнул, надеясь, что глаза еще не начали подводить. Половика не обнаружилось. А значит, заходить в само помещение даже не было смысла. Развернулся, зашагав дальше от школы. Вроде, подходящих в ней помещений и тем более "домов" не было... Но в чем тогда проблема? Перечитал пергамент ещё раз. Может... Не стоило зацикливаться только на слове "дом" и "половик"? А на чем в итоге стоит?
Вспомнил про умение костюма тогда, когда в процессе чтения едва не грохнулся, споткнувшись об камень. Оттолкнулся от земли взлетая. Ветер растрепал волосы, дух привычно захватило ощущение полета, на лице снова проскочила улыбка. Ну вот, хотел же полетом преодолеть приключение! В воспоминаниях откопалось другое словечко: "тыквы". Кажется, есть одно место, где видел что-то оранжевое и большое мельком. Ну, попытка не пытка!