Комната Смотрителя Хогвартса

[Дженнифер Нортон]

Гриффиндорцы все ещё оставались для нее загадкой. Была в них какая-то скрытая для нее пружина то ли упрямства, то ли Салазар знает чего. Она могла разжаться в самый неожиданный и непонятный момент. Как это работало? Почему? И что с этим надо делать?
- Ну, как ты сама пойдешь? Ты через десять шагов упадешь и спать будешь под кустом, а не в кровати, - все же попыталась вразумить гриффиндорку.
Впрочем, был эльф. Это выглядело лучше. Так что немного посомневалась и неохотно отпустила подругу.
- Я зайду к вам попозже, ладно? Мне надо удостовериться, что у тебя все хорошо.
Она же не десятками каждый день проводит такие ритуалы, чтобы точно знать, как все будет!
- Постой! - чуть не забыла про палочку. - Вот!
Уверенности в том, что Стеф не выронит ее, не было, так что протянула артефакт домовику.
- Спасибо тебе, - неловко поблагодарила, прежде чем осталась одна.
Если не видеть источник тревоги, то это чувство притупляется. А если его ещё теснит радость, которая и слышать не хочет ни о каких опасностях...
Прижала ладонь ко рту, удерживая смех.
- Хук! Хук скорее зови мистера Нортона! Прямо сюда! Скажи, что это очень срочно! Поспеши, ну, поспеши же!

[Ричард Нортон]

Хук был так быстр, что мистер Нортон оказался в сарае с палочкой в одной руке, бритвой в другой и мордой в пене.
Толкнул Брентон за спину, обвел палочкой пространство и только теперь уточнил.
- Кто обидел? Кого убивать?

[Дженнифер Нортон]

Пока ждала жениха, успела напугать еще одного мужчину. "Вы нужны дома. Стефани плохо. Брентон" - надиктовала в кольцо для директора. Эльф, конечно, присмотрит за хозяйкой, но профессор Снейп был вернее.
- Нет-нет, - крепко обняла жениха со спины. - Никто. Прости, пожалуйста, я не хотела чтобы ты волновался. Просто...
Разомкнула объятия, чтобы обойти мистера Нортона и оказаться к нему лицом.
- Ой, ты в чем-то... это крем? Ты ... ты упал в торт?
Тряхнула головой. Потом! Потом она выяснит, в чем он - не в помаде же главное!
- Я хочу тебе что-то показать. Это очень важно. Так важно, что нельзя ждать ни секунды, - заговорила быстро и горячо.
Нетерпеливо сжала рукоять палочки. Ей надо с этим покончить, перестать, наконец, быть магическим инвалидом. И он должен это увидеть!
- Смотри!
У нее больше не было этой привычки моментально собирать мысли для колдовства. Так что теперь она была совсем как начинающий первокурсник. Пожалуй, даже ей потребовалось чуть больше времени, чем ее ученикам. А потом вместо старых каменных стен, досок и сена она снова оказалась на школьном балу. Среди огней, музыки, веселых и радостных лиц. И в объятиях своего жениха. Тогда еще нет, но она ведь знает, какое у этой сказки будет продолжение! Достать из памяти и из сердца один из счастливых и один из первых таких дней было просто. Как и вычертить палочкой знакомый жест, призывая защитника.
- Expecto Patronum!
Ей нужен был максимум сейчас! Ей нужен был скачущий вокруг них светящийся единорог, чтобы одним махом вернуть себе все силы, а не какой-нибудь детский Колорум!

[Ричард Нортон]

Поправил мрачно.
- В пену.
Брентон никто не убивал, к чему тогда такая срочность?
Но, когда невеста взяла в руку палочку, все понял. Понял раньше, чем по сараю пробежал единорог, стуча копытами по древнему полу.
- Как? Кто?
Ну и поцеловал, конечно. Размазывая пену для бритья теперь и по лицу Дженни.

[Дженнифер Нортон]

Даже подпрыгнула от восторга.
- Смотри, смотри, он получился! Ричард, он получился!
Она бы и сама сейчас побежала за своим единорогом, если бы не объятия жениха.
- Все получилось!
Остановиться было невозможно. Так что следующим взмахом палочки наколдовала разом целый венок из нежно розовых роз без шипов, снова выходя на максимум своих возможностей.
Подняла руки, надевая венок на голову мистера Нортона.
Ещё взмах вертикально поднимающейся палочки - и вторым таким же венком она украсила себя.
А следующее заклинание прервал поцелуй.
- Ричард! - засмеялась, оказываясь в пене. - Постой, ты... Сейчас!
Почистила чарами сначала его лицо, а затем и свое.
- Постой, постой, - она не могла, не хотела, ни за что не хотела останавливаться.
- Аvis! - и стайка ярких тропических птах взлетела над их головами.
И она бы продолжала и продолжала, но на глазах выступили слезы, мешая концентрации.
- Это клятва. Я, наконец, решилась поговорить со Стефани. И она согласилась, представляешь? Она согласилась!
Порывисто обняла жениха.
- Я не верила. Не верила. А она такой друг, такой... Самый лучший друг, Ричард! - шмыгнула носом.

[Ричард Нортон]

- Дженни!
Попытался остановить разошедшуюся девушку и прижать к себе, перехватив руки. Слишком много заклинаний. Слишком много магии. Да она же пьяная от переполняющих ее сил!
- Остановись. Тебе пока нельзя много колдовать. Ты на...
Щелкнул пальцами, подбирая понятное дамам слово.
- На магической диете. Знаешь, тем, кто долго голодал, нельзя сразу навернуть жареного поросенка, им нужно начинать с легких бульончиков, чтобы не угробить свой желудок. Вот и тебе надо начинать с легких бытовых чар, чтобы не угробить свое магическое ядро. Думаешь, ему легко вот так сразу поток магии переработать? Ты же мастер чар, ну! Где техника безопасности?
Шепнул в ухо, придав голосу побольше суровости.
- Верну на седьмой курс, будешь знать!
Но всерьез сердиться на Брентон он не мог. Только уточнил осторожно.
- Просто так согласилась? Без условий?
И позволила Дженни использовать высшую магию, вычерпывая свою до дна? Гриффиндорцы были поистине безумными людьми!

[Дженнифер Нортон]

Как это ей нельзя! Как нельзя? Ей почти два года ничего нельзя было, как она может сейчас экономить!
- Ну, какая техника безопасности, Ричард! Ну, Ричард... Ну я еще немножко. Совсем немножко? Чуть-чуть... Одно заклинание? Всего одно и я больше не буду? Ну...ну... ну лааааадно, - сдалась.
Еще немного полюбовалась на палочку в своей ладони и убрала ее.
- Все-все, - показала пустые руки, - я слушаюсь.
И принялась поправлять венок на голове жениха.
- Мы же пойдем праздновать, да?
Если ей нельзя было продолжать колдовать, то хоть веселиться-то можно?
- Мне так хочется праздновать, это такой... М? Ну, да, просто так.
Взглянула на мистера Нортона непонимающе.
- Это же не сделка какая-то. Она мой друг, а я - ее. Она знает, что я не буду пользоваться своим положением. И что это только до нашей свадьбы. Она как мой мистер Месарош. Как мой твой мистер Месарош, - решила, что так будет понятнее.
И тут нагрелось кольцо.
- Подожди, тут... тут сообщение.
На это кольцо мог написать только директор, так что...
- Это профессор Снейп. Хочет, чтобы я зашла к ним, - слегка обеспокоенно нахмурилась. - Странно. Наверное, он переживает. Или, может, я нужна Стеф?
Потянулась, чтобы поцеловать жениха.
- Прости. Я сбегаю к ним, ладно? Я волнуюсь за нее. Хочу убедиться, что с ней все хорошо. А потом я вернусь к тебе, и мы сможем... пойдем куда-нибудь? Куда-то, где много ветра и моря и леса.
Еще один поцелуй и убежала.

[Анка Копош]

От леса по тропинке, скользя на подтаявшем снегу. Потом - постучать каблуками по камню во дворе, ныкаясь мимо входа через галереи. В Башню идти не хотелось, в подземелья - тем более, и подходящей территорией вдруг оказалась...
Что это вообще? Больше, чем чулан, а по виду - один в один кладовка. Сухо и относительно тепло. Самое то, чтобы поговорить.
Выпустила, наконец, мантию с зеленым отворотом, проходя внутрь. Огляделась и уселась на ближайшую бочку, стягивая перчатки.
- Значит, по-твоему, если от твоего выбора кому-то плохо, пусть даже тебе самой, то он, значит, не от сердца?
Посмотрела на Эндриану мрачно. Быстрая ходьба холодным ветерком проветрила мозги, но чувства не остудила. С чего вообще у нее эти чувства? Какая разница, что себе там Эйвери придумала и почему сбежала на другой факультет? Ну, пусть чушь и бред, так кому от этого хуже. И какая ей, Анке, разница.
Только вот внутри все кололо и царапалось. Как будто ей сейчас пытались доказать, что Гриффиндор - это исключительно про храбрых на всю голову, или чего там еще ходило по школе в качестве то ли шутки, то ли насмешки. В общем, просто, как сикль, и настолько же... дешево.
- А с чего мне было отказываться от должности? - попыталась отвлечься от всего этого сумбура в груди. - Староста нужна.
Только дело было вообще не в старосте, а чувства никуда не девались. Посмотрела на Эндриану в упор. Им точно идти разными дорогами, факультеты тут были вообще не при чем.
- Ну и что ты хочешь знать? - сдалась сама себе. - Про мои выборы. У меня их, - усмехнулась, - целый рюкзак с потайным отделением и чарами расширения. Валяй, спрашивай.

[Эндриана Булстроуд]

Не особенно представляла как начинают говорить дети - у кого в окружении, кроме Анки, она их вообще знала? Когда к маме приходили ее знакомые сначала с ворчащими скукоженными свертками, а после - с маленькими копиями своих родителей, красиво одетыми и вполне себе разборчиво говорящими, ей так и представлялось, что в какой-то момент кричащее создание, больше похожее на мандрагору, превращается в мини-версию-человека. Позже поняла, что процесс становления такого куда более длинный и тяжелый и, должно быть, потому мамины знакомые в этом возрасте их детей предпочитали оставлять мешающих и не умеющих себя вести малышей дома. В реальности же никогда малышей не удавалоось видеть. Надо же.
Осмелилась не сразу:
- Анка, а... я... можно мне его... увидеть? - спросила с большей осторожностью чем с той, с какой бы не подходила к дикому зверю. - То есть, я даже трогать его не буду, нет. Просто... посмотрю, - заверила, одержанная внезапным желанием увидеть такую же маленькую копию Анки, не доросшего до состояния "приличного" ребенка. Или та предпочитает его тоже оставлять на... нет, глупости, на кого же та могла его оставить.
Даже улыбнулась - "борец за права"!
- Все еще лучшее, что можно было выбрать в подобной ситуации, - позволила себе закончить за девушку.
Пока говорила, в голове проносились слова столь многих, впутанные в один единый... не клубок, нет, теперь это нечто представляло собой громадный ком, стоило которому появиться - он замещал своим телом все внутри, давил на грудь, душил горло.
Гриффиндор не об этом? Гриффиндор обо всем! Ее саму уже настолько охватывала мысль неотъемлемости факультета, что в какой-то момент вовсе казалось, что Эндрианы не было - был только Гриффиндор, где все - вся жизнь скатывалась до одного того единого - гриффиндорка она или нет? Староста или нет? Достойна или нет? Какая у нее ступень? Какой долг перед факультетом? И вместо помощи ее же дом делал ей больно, заставляя выбирать.
А теперь это все мгновенно теряло смысл. Отпускало и не тревожило. Анка - староста, гриффиндорства в которой хоть отбавляй, Хель - счастлива, Львенок - наверняка, куда более, чем мог бы быть если бы она осталась. Никто наверняка и не заметил ухода. Кроме нее самой.
Покуда она не на факультете огня - огонь не сжигает ее изнутри и не касается других.
- Вот именно, - промычала почти отчаянно - только отчаяние вновь лопнуло, едва успев быть замеченным. На сей раз настолько ощутимо, что вздрогнула от неожиданности. И замолчала.
Потому что сначала говорила Анка, а после у нее самой не нашлось слов ответить. Просто волочилась вслед, стараясь не тормозить.
Может она просто сходит с ума? Медленно.
Не хотелось уже никакого камина. Мало хотелось хотя бы чего-то - и все же Анка была той, за которую цеплялась. Взглядом, рукой, перехватив осторожно чужую мантию в ответ, короткими мыслями, сверкающими в голове.
И сейчас стояла среди бочек напротив нее, не успела понять где, все еще продолжая цепляться, пока на это находились силы.
- Если кому-то, кто дорог тебе больше самого себя, плохо - это не выбор. Это ужасная ошибка, совершать которое сердце не может.
Опустила голову в попытке собраться.
- Действительно. Тебе - незачем.
Нет, она столько сил отдала на то, чтобы спрятать каждую нить ее эмоций глубоко внутрь, заперла намертво на самом дне, чтобы все эти попытки ушли... куда? В бездну, существующую между ней и Копош? Бездну непонимания и непринятия, даже если... как бы не пыталась ее пересечь.
- Я не понимаю. Я не понимаю почему тебя, ошибавшуюся столько раз так сильно, выбрали на пост старосты, а меня, совершившую... ошибки куда меньшие, лишили значка. Даже если я старалась. Я была хорошей старостой, Анка. Мы кубок взяли. Мы были все вместе. Хранитель видел во мне другого человека, он не принимал меня и мои выборы такими... такими. Но любые мои достижения в чужих глазах меркнут на фоне того, что я сама не могу контролировать.
Сжала руки.
Сглотнула, вновь подняв взгляд на человека напротив, который вдруг превратился в того, кого некогда ненавидела. О, да, кто мог оказаться старостой, кроме как девушка, успевшая обзавестись к совершеннолетию разводом и ребенком, который был уже до свадьбы. Которая... которая так невероятно сильно раздражала одним своим существованием и в то же время хотелось оставаться и чувствовать это, но не уходить и забывать.
Вдохнула резко, не признавая последнее чувство. Разгоряченность в ней можно было списать на предыдущую тему, чему и последовала.
- Ты знаешь. Знаешь, о чем я хочу спросить.
И в этом была уверена.

[Анка Копош]

Чего она не ожидала, так этого вопроса. Не то, чтобы она ожидала от Эйвери хоть что-нибудь. Отличное состояние сознания, при котором ничто не способно выбить из равновесия. Заяви сейчас Эндриана, что тоже находится в родстве с Джоном, и потому она Константину какая-нибудь двоюродная бабушка, Анка бы просто пожала плечами. Но вот так - просто... увидеть? Как обезьянку в зоопарке, что ли?
- Не думаю, - протянула озадаченно. - Я его не прячу, вообще-то, чтобы специально кому-то показывать.
Но да, сейчас возможностей просто случайно столкнуться с ее ребенком у Эйвери оказалось, похоже, не очень-то много. Неужели у нее никто не остался на Гриффиндоре, к кому можно ходить в гости?
Тряхнула головой, выкидывая бесполезные, вообще-то, мысли. Вот взять ее и Нику, что, часто Анка ходит на чай в чужую Башню? Потерла нос досадливо. Могла бы.
- Ты так и будешь стоять? - кивнула на соседнюю бочку. - Угомонись, а? Не нависай. Ты...
Да что ж такое-то. Эбигейл с такой горячей убежденностью говорила такие дурацкие вещи, что зеленая мантия смотрелась неудачным маскарадом. Ведь именно все знакомые ей гриффиндорцы и только они обладали этой замечательной способностью. Это что же, она тоже так выглядит, когда несет что-то, не очень думая о содержании?
- Это просто слова, - фыркнула. - Выбор, ошибка, судьба, рок, призвание, неизбежность, или... ну не знаю, прихоть. Разве важно? Ты выбираешь что-то, даже если трудно, а потом оказывается, что от этого больно. Ну и что? Выбирай дальше!
Прищурилась, даже голову к плечу склонила, пытаясь разглядеть что-то, не то на лице Эйвери, не то за ней самой. Как будто там действительно могли находиться ответы.
Ошибки ведь можно исправить. Не все и не всегда, но в какой-то момент то, что казалось ошибкой, уже перестает быть таким важным. Неужели у Эбигейл не так?
- Ты давно не в порядке, - это и не было вопросом. - Слушай, если быть гриффиндорцем - это жить без боли, то я не на том факультете.
Фыркнула громко и демонстративно. В собственной принадлежности она не сомневалась. Большей частью, конечно, потому, что времени не было. А первый и единственный провальный практикум оказался будто в другой жизни и почему-то ничуть ее не тревожил.
- Ошибалась по мнению кого? - скрестила руки на груди инстинктивно, а потом пожала плечами. Уж не ей тушеваться, не теперь и не перед Эбигейл. - Свои ошибки, ну, те, которые касаются, знаешь, меня, - выделила слово голосом, растягивая слоги, - я исправила. Так какое мне должно быть дело до твоего мнения? Ты была старостой, но ты ушла, - не удержалась и кивнула на мантию. - Мне так Хель и сказала, что ты больше не можешь выполнять обязанности.
Что-то еще в словах Эбигейл было такое, что делало ее... Да, вот той самой Эбигейл, поднявшей на нее палочку и сказавшей столько отвратительных слов. Эндриана взяла и будто раздвоилась на ту - заносчивую дуру и эту - такую же упрямую, но... Слишком несчастную. Приподняла брови, ожидая потока гадостей. Вот номер будет, если Эйвери вернется на факультет только ради того, чтобы значок не достался ей, недостойной и ошибающейся Копош.
- Не пойму, - пробормотала больше себе под нос, - тебе Львенок что ли все-все объясняет? Он же...
Сделала руками неопределённый вжух. Нет, не то, чтобы Хранитель вообще ничего не говорил прямо, даже наоборот, но почему-то это было такое вот прямо, которое...
Зажмурилась даже, пытаясь представить себе Хранителя, но и это не вышло. Она не сомневалась, что каждому он является по-своему, это казалось настолько очевидным, насколько бочка под ней - деревянной. Получается, что и все эти "Львенок то, Львенок это" не совсем предназначались для ее ушей, даже если Эйвери казалось иначе. Махнула рукой и всерьез озадачилась.
- Э-э-э...
Под чужим взглядом впервые за весь этот сумбурный разговор почувствовала, что теряется. Эндриана смотрела на нее так, будто бы она, Анка, действительно должна была знать. Но у самой Анки в голове внезапно образовалась звенящая пустота, и на ум шли только обрывки мыслей. Среди них мелькали вещи, которые Эндриана под любой фамилией знать просто не могла.
Надула щеки в раздражении. Да что ж такое-то?!
- Нет, - мотнула головой, - понятия не имею.

[Эндриана Булстроуд]

Другого ответа, должно быть, и не ожидала? Должно быть.
- Я понимаю, - кивнула. - Просто чувствовала необходимость спросить. Мы ведь... я... - замялась в невозможности описания того, что между ними происходило. Враги могут общаться вот так вот? Враг может успокаивать другого в истерике? Помогать дойти до медицинского крыла в необходимый момент или находиться в одной комнате, обсуждая что-то, они могут делать это, не бросаясь друг на друга с палочками?
Отстала от столь странной идеи вариаций их названия. Было бы это столь важно.
А к чему мысль о посещении Константина так к ней привязалась понять так и не смогла. Чужой ребенок чужого человека. Мерлин, она к кузенам не так отчаянно тянулась, как к этому "ошибочному" ребенку.
Маленького почти человека, разумеется, она действительно не проклинала ни разу, пусть мысли о том, что ребенок понесет последствия выборов Анки, голову когда-то значительно забивали. И сейчас она ловила украдкой их следы: он будет расти без отца. И это боялась представить и приблизительно.
Ноги не сгибались достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно сидя, но и стоя много лучше не было.
Сложила руки перед собой, словно провинившаяся ученица. Которой, в целом, и была. У которой слова, возникшие в голове, стоило ей увидеть Анку во дворе, то исчезавшие, то вновь мерцающие, никак не находили возможности быть сказанными.
Моргула, смахивая чужой взгляд, онемев от... совершенного, словно бы до сего момента не существующего непонимания.
- Выбирай дальше? - повторила недоуменно. - То есть... то есть... если ты выберешь что-то, что сделает хорошо тебе, но будет плохо Константину - ты просто... продолжишь выбирать?
Она еще и говорит о не-эгоизме!
Хотелось взвыть. Кто вообще придумал эти безусловно ограничивающие черты? Когда наступает момент, в каком ты уже не гриффиндорец? Где эти глупые критерии смелости и детектор наличия в сердце огня? Мерлин, какие дурости!
Только сейчас понимать это выходило более четко.
- Больно может быть один раз, если больно только тебе - и так действительно терпимо. Но если боль твоего выбора, который вроде как лучше для тебя, пройдет с тобой через всю жизнь и отразится на самых близких... какой смысл в таком выборе? - Качнула головой. - Возможно ты просто живешь в другом мире, - предположила спокойно то, что на самом деле было простым, базовым фактом. - В мире, где у человека не существует обязанностей и долга перед семьей.
Прикрыла глаза от ненавистных воспоминаний. От конечностей по телу молнией расползся дурманящий жар.
Подняла левую руку тыльной стороной к Анке, демонстрируя то, что все еще неудобно обвивало ее безымянный палец и отблескивало в свете лучей, проникающих сквозь щели в комнату.
- У меня они есть.
Врожденные и неотъемлемые. У Анки же те, в связи с, очевидно, происхождением, появились только сейчас - перед маленькой невинной жизнью, перед которой она уже была виновата сотню раз. Объявлять об этом прямо, конечно, не стала - говорить сентенциями не хотелось. Вместо этого спросила иначе, убрав руку обратно на колени:
- Что для тебя значит Константин? Что ты готова сделать для него?
Если бы следующая задетая тема не отзывалась с такой болью - не смогла бы услышать приглушенные слова и ответить. А так... так произнесла также тихо, но слышно:
- Львенок пытался. Я, видимо, недостаточно... умная, чтобы его понять, - фыркнула просто. Никакой обиды на Хранителя - сейчас признавала - не было, но нечто похожее все же существовало. Как будто бы тот ее предал. Такое было? Вспомнить удавалось с трудом, но укоренившееся чувство изгнать уже было непросто.
Дернула чуть головой, сгоняя те мысли, которые должны были оставаться в незримом прошлом.
Когда-то начинало казаться, что гриффиндора в ней хоть отбавляй, в какой-то - что она не создана для него изначально.
- Как тебя выбрали? Не старостой. Как тебя выбрали Гриффиндоркой?
И пусть секунду назад бы взмолилась, лишь бы завершить эту бессмысленную, ни к чему не приводящую тему, ответ на вопрос услышать жаждало что-то внутри ощутимо. Ответ на следующий же, предполагала, и сама знала. И все же...
- Доу. Это был твой выбор?

[Анка Копош]

Кивнула. По крайней мере, они испытывают схожие трудности в идентификации их странных отношений. О, это она понимала. Каким боком тут приплелся ее сын?
Поерзала на бочке, слегка отвлекаясь от того, чтобы пялиться на эту грустную Эйвери. Но та хотя бы уселась, и теперь не приходилось смотреть снизу вверх. Как же это странно! Две не-подруги всерьез взялись откровенничать в пыльной кладовке на отшибе замка. Возвратила взгляд Эйвери и поняла. Они попутчики, ну точно! Ведь так это называется? Сейчас посидят тут, на этих бочках, а потом разойдутся и, наверное, никогда уже ни одна из них не даст другой понять, что знает больше, чем она могла бы знать.
- Ну а какие у тебя предложения? - спросила настойчиво и ткнула в сторону Эйвири рукой, благо, что не достала. - Посыпать голову пеплом? Страдать? Толку от этого будет? Нет.
Рубанула рукой воздух, снова надувая щеки. О выборах можно было бесконечно рассказывать неофитам, вот только, когда выбирать приходится самой, начинаешь смотреть на все это совсем иначе.
- Если от моего выбора станет плохо Константину, - сказала мрачно, - мне самой тут же станет плохо. Даже если до этого было хорошо. Но ничего, кроме как выбирать снова, делать что-то еще, что угодно, но делать - не остается. И все предыдущие выборы от этого моими выборами быть не перестанут. Слушай...
Закусила губу и снова потерла нос. Нужно ли ей вообще говорить об этом? Она же... все пережила?
Да, сейчас при одной мысли о произошедшем сердце не начинало отчаянно-больно тянуть, выворачивая все, чем она была, наизнанку. Возможно, именно поэтому она сейчас смотрела на Эндриану и размышляла всерьез, чтобы ей рассказать. Но пока она размышляла, Эндриана снова превратилась в Эбигейл.
Выразила поднявшееся раздражение коротким рыком: не звериным, а вполне человеческим.
- Вот как у тебя это выходит, а? - вперилась в нее взглядом. - Вечно говоришь гадости так, что прям руки чешутся вмазать. А ты ведь ничего обо мне не знаешь, Эйвери. И еще меньше - о моей семье и моем долге.
Уставилась на кольцо, не сразу понимая, что ей показывают. Перевела взгляд вопросительно. Замуж? И только-то?
- Ты же чистокровная, - ну вот, она снова говорит, что яблоки всегда падают вниз. - А правильные чистокровные девочки правильно выходят замуж. И гордятся этим так, будто бы правда сами этого добились, - фыркнула громко и презрительно. - Сущий кошмар со стороны, если хочешь знать.
Закатила глаза и поболтала ногами. Так подумать, хоть в чем-то Эндриана выгодно отличалась от своих "кровных" сестер. Сощурилась, снова разглядывая ее. Нет, Эндриана отличалась практически всем, а вот сходств, кроме тупой веры в собственную исключительность, не находилось.
- А я ведь тоже была такой девочкой. Мир, Эйвери, вообще-то больше вашего острова и гораздо больше вашего... нашего магического... муравейника.... Или термитника?
На потолке не нашлось ничего интереснее паутины, а потому снова уставилась на Эндриану, чувствуя тоску, которой здесь было совсем не место. Но тоска тоже вроде как не обязана приходить по расписанию.
- Это кто там друг друга жрет? Ну, вот так это вы. То есть мы, - усмехнулась невесело и криво. - Ма-а-аги.
Правая нога дернулась в воздухе, бухнувшись пяткой о бочкин бок. Звук получился такой же глухой, какими бухами толкались в Анкину черепушку сейчас мысли.
- У меня все это было, знаешь? Гувернантки, частные учителя, танцы, этикет, греческий...
Остановилась, озадачиваясь затерявшимся воспоминанием. На кой ей был греческий?
- Не только он, - мотнула головой, - не суть. Положение, вот как это называется. Перспектива хорошего замужества тоже была, не сомневайся. А потом случился этот ваш магический мир.
Нога мотнулась еще раз, громче бухаясь о бочку.
- Знаешь, Дурм - это тебе не Хогвартс. Там никто не поит новичков теплым чаем и не кутает в плед. Мне быстро объяснили мое место, Эйвери, без всяких церемоний. Так что, когда в следующий раз посмеешь попеня-я-ять, - протянула почти издевательски, - мне долгом, знай, я точно дам тебе по зубам. Потому что это такие, как ты, пытаются отнять у таких, как я, их долг и достоинство еще до того, как мы успеваем вырасти и понять про обязанности вообще хоть что-нибудь. Так что, если не способна сделать выбор, потому что он тебе не нравится, не сваливай эту неспособность на происхождение или факультет, Эйвери.
В одиннадцать она еще не знала, что чистокровные ничем не отличаются от нее самой, что ее семья и богаче, и легко потягалась бы историей с большей частью из их семей, бессмысленно цепляющихся только лишь за кровь. Не знала, но чувствовала несправедливость всей шкурой и сопротивлялась инстинктивно, обламывая зубы через раз.
Но все - не обломала. Теперь же все стало только проще, теперь она точно знала: Эйвери - ничем не лучше.
- Что я готова сделать? - переспросила ошалело, выныривая из мыслей и рассмеялась. - Что я готова... Зачем тебе это вообще?
Смотрела на не-гриффиндорку не мигая, а потом внутри мягко стукнулось: попутчики. Отвернулась, уставилась в стену и заговорила: тихо и практически монотонно. Не очень понимая сперва, зачем заговорила, но ощущая, как с каждым словом порядком истертая уже нитка внутри рвется, оставляя прошлое в прошлом совершенно окончательно.
- Я уже сделала столько, что ему на всю жизнь вперед хватит. Он еще не родился, а я его уже потеряла. Из-за своего выбора, по твоей системе прямо. Спасти жизнь человеку - это же правильно, Эбигейл? Легко и точно от сердца. Как тут можно сомневаться? Нет же ничего дороже человеческой жизни. А потом ты просыпаешься, узнаешь, что беременна и что... Магглы называют это сделкой с дьяволом. Жизнь-за-жизнь. И, представь себе, сколько бы я не ревела и кричала, сколько бы не мечтала никогда-никогда не выбирать этого, оно - странно, да? - не помогало. Константин готовился родиться, а я готовилась к тому, чтобы заплатить им за чужую жизнь. Просто... невозможно. Наверное, ничего больнее я уже никогда не почувствую. Наверное, я просто сошла с ума. Может быть, и ты мне сейчас мерещишься, знаешь?
Это бы многое объяснило.
По стене полз паук. Не похожее на чудище Леви мохнатое нечто, а совершенно обычный домовой паук деловито перемещался по своим паучьим делам.
- Я не могла с этим согласиться. Это называется последствия, и следовало бы их принять, но я просто не могла, и... делала все, что могла. У меня получилось.
Развернулась и уставилась на Эйвери, не моргая. Какой глупый и какой простой вопрос!
- Константин - моя жизнь.
Все живое, что еще есть в ней, он держал своими маленькими ручками. И, вероятно, будет держать до последнего чувства, до последнего вздоха, до последнего человеческого прикосновения. Понимание пришло не сразу. После их первого совместного Рождества она... слишком сильно оказалась занята и слишком сильно не хотела думать обо всем, что произошло и не произошло - тоже. Но чем больше проходило времени, тем яснее становилось это понимание, тем крепче впаявалась в нее эта убежденность. Ей подарили жизнь, но Константин и был ею.
Рассмеялась, согретая теплом этой мысли.
Впереди еще так много времени и так много радости. Они все успеют, она успеет и любить его, и воспитать достойным наследником своего отца, и отдать все, что сможет подарить. Годы счастья.
Тряхнула головой, словно выпадая из какого-то транса. Они все еще болтают о факультетах?
- О! - оживилась. - О, это было очень просто. Змея от меня уползла, Орел улетел, а Барсук растворился. А тебя?
Зажмурилась, понимая с удивлением, что это одно из самых теплых воспоминаний об этой школе вообще. Она и правда тогда всерьез боялась, что Львенок остался из жалости?
- Что? - снова переспросила, уже в который раз за сегодня. - Доу?
И затормозила, ощущая, какими вязкими стали мысли.
- Никогда не думала об этом так, - призналась слегка растерянно. - Джон... он... Он был следствием моего выбора.
Она не могла его не спаси, потому что тогда бы потеряла слишком огромный кусок себя. Она не могла не остаться в Шотландии после того, как он попросил, потому что... Потому что уже тогда выбрала Константина. И после, она всегда выбирала только Константина. Впуская Доу обратно в собственную жизнь, складывая в отдельную шкатулку монеты, которые он "им" присылал, она снова и снова выбирала Константина.

[Эндриана Булстроуд]

Тяжесть осела где-то в районе желудка и отказывалась покидать тело - каждая последующая фраза ложками выедала из нее самое далёкое и хорошо спрятанное, забытое, должно быть, по собственной воле. Убрала руки с колен и вцепилась в края бочки, на которой сидела, будто бы в мнимом шторме, которому продолжала противостоять, это сумело бы удержать.
Голова закружилась уже настолько привычным образом, что едва обратила на это внимание, лишь осторожнее теперь двигаясь. Уж что, а обмороки перед Копош она точно устраивать не хочет.
Все же слушать продолжала. Продолжала позволять копать глубже и не без боли отзываться, по неведомой ей причине:
- Не совершать выборов, которые приводят к плачевным результатам. Искать компромисс и жертвовать меньшим.
Словно бы эти вопросы смогли привести к итогу иному, чем десятки других таких же малорезультативных разговоров.
- То есть твоя стратегия - это бездумно выбирать, а после расхлебывать последствия?
Возможно, впрочем, и ее тоже.
Удивительно, но сидящие здесь, в довольно мрачном и неприятном в любое другое время месте, безопасность ощущалась как никогда ближе. Удавалось даже находить это место - или этот момент? - странно уютным.
Хмыкнула просто, склоняя голову набок.
- Я и не утверждала, что выборы перестают быть твоими, если они "не такие", - вздохнула, склоняясь ближе и опуская, оказывается, до сих пор бывшие напряжёнными плечи. - Анка, правда, дело не в прошлых выборах. Я научилась принимать прошедшее, пусть это и... неприятно, но, в этом и дело, следующие твои выборы после становятся... я просто-
Осеклась. Зажмурилась. Закусила губу. Признавать это было тяжело и больно.
- Дело в ровно противоположном, понимаешь?
Вновь приходилось цепляться взглядом за человека, которому принесла ничего, кроме обидных слов и действий - и все же. Цепляться, чтобы не провалиться слишком глубоко в себя, не начать проходить через все заново - не дать волне вновь окатить её с головой, закрутить в водовороте и не дать задохнуться даже в момент, когда безумное желание этого охватывает всю тебя.
Считала про себя медленно, ловя, казалось вдруг, такие незнакомые черты лица Анки, переводя взгляд на палочку. Палочку, которая всегда хранилась в неаккуратном пучке.
Удивительно, но Анка находила силы смотреть на неё в ответ, и во взгляде не читалось желание использовать ее против.
Чуть вздрогнула от неожиданности.
Ну. Что ж. До определенного момента не читалось.
- Гадости? - переспросила самым прямым способом. Гадости ей точно не хотелось говорить. Не сегодня. Но, видимо, они в её речи все же читались? - Я не хотела. То есть. Не имела в виду.
Затихла. И молчала, опустив взгляд на носки промокших ботинок, пока сказанное громким эхом проносилось вновь и вновь в голове.
Она немного знала. Действительно немного. Но отчего-то все это время была уверенна в том, в чем уверял собственный внутренний, порой говорящий совершенную несуразицу, голос. Верила в то, что Анка - плохая, потому что родила вне брака. Верила в нечистоту ее крови. Верила в ее глупость, не обращая внимания на собственную. Верила в то, что девушка, точно такая же, как она - хуже нее... а почему?
Закусила щеку до боли вновь, ища оправдание... себе же. И не имея возможности его отыскать.
- Ты права. Я не знаю о тебе ничего, Анка.
Кроме того, что та всегда носила палочку в пучке, кусала губы, когда переживала, что ее анимагическая форма рычит почти также, как человеческая, иногда, - на нее. Что она любит своего сына и говорит о нем с таким огнем в глазах, какой не сыщешь ни в ком другом, а еще она однозначно любит трансфигурацию и отлично варит зелья. Знала, что Анка выйдет отличной старостой и наставником для маленьких гриффиндорев, что станет - уже стала - заботливой и любящей матерью, даже без мужа - как бы сложно эта мысль не укладывалась в голове, противоречить ей было сложно. Знала, что Анка невозможно хороша в магии. А еще - что она совершила ошибку, с которой настолько хорошо справилась, что... что завидовала. Что... восхищалась.
Отвернулась. Ничто из этого списка не давало ей повода. Ничто не могло быть искажено настолько, чтобы она смогла дать себе оправдание или причину поступать или думать так, как делала это.
Искренне верила, что порой достаточно одной простой мысли, чтобы суждение о человеке вышло однозначным, столь односторонним, как однажды с маленькой Меланией Блэр, с первой же встречи на Слизерине давшей понять, что из себя представляет подобная личность. Однако что касалось Копош... она не могла представить, что все могло быть так... так...
Перехватила вдруг переставший быть чужим, на мгновение, взгляд. Понимать человека, которого, оказывается, ты вовсе не знал, намного сложнее, чем могло показаться. Сложнее, чем во время одной из первых их встреч, где непонимание и сочувствие смешались с возникшей неприязнью.
- Что ты знаешь обо мне? - спросила тихо. - Как легко ты говоришь мне о жизнеутверждающих вещах, не зная обо мне ровно же столько ничего, Анка.
Нахмурилась.
- И должны быть счастливы и...
Подняла руки и прижала ладонями к лицу.
- Делать это вопреки всему. Ты же видишь, Мерлин, как не заметить слона в комнате? Я совсем не подхожу на роль примерной дочери и будущей жены. Столько... столько ищу хотя бы моментами счастья в том, где другие видят его априори. Без напоминаний, без переосиливаний. Без потери одной своей части. И...
Опустила руки. Разве Копош это понять? И на этом фоне её утверждение казалось издевкой. Сравнивать маггловское воспитание с их - это как сравнивать муху с тем же самым слоном и утверждать, что муха, в общем-то, тоже очень даже слон.
- Даже если так, даже если твоя жизнь вне школы была похожей на мою - как... как ты живёшь с этим? Без семьи. Без поддержки. Твои родители ведь наверняка бросили тебя, отказались упоминать, выжгли твое имя с семейного древа и никогда вновь не захотят с тобой знаться. Как и все твои родственники. Тебя это устраивает? Тебе от этого не больно? Оставить всю прошлую жизнь ради человека, которого встретила в Хогвартсе и который после всего просто...
Идиот. Стоило ли ещё нечто искать, когда это слово так хорошо легло к остальным.
- Идиот, - не устояла. Стены были хлипкими, но уверенность в том, что ничего из сказанного за их пределы не выйдет, вдруг прочно закрепилась внутри.
В следующих Анкиных словах зухватилась за совсем неглавную мысль.
- Погоди, а... как тебя взяли в Дурмстранг? Ты ведь гря... то есть магглорожденная.
Подняла бровь. "Дать по зубам"?
Хмыкнула вновь. В таком случае лучше бы не исправлялась в понятиях, ей то точно подходит.
- Если бы ты действительно росла в такой семье, как я, а Дурмстранг был бы такой жестокой школой - ты бы наверняка запомнила как не стоит себя вести с человеком, с которым нет и не должно быть никаких отношений до... до свадьбы. Тогда бы ты сразу поняла, что Доу на тебе не женится - он и не собирался никогда. И тогда бы ты просто расстроилась, но не столкнулась с тем, с чем девушкам в восемнадцать сталкиваться невозможно. Это - неспособность делать выборы. Неспособность сделать так чтобы никто из близких не пострадал намного... более сложно устроенная вещь. Я не хочу вредить всем, Анка, да я себе вредить не хочу, а...
Мотнула головой.
- Это нечто, что должно было отвечать за радость замужества и возможности помочь своей семье, очевидно сломалось во мне. Буду рада, если знаешь как починить.
Пожала плечами просто.
- Незачем, Анка. И все же мы сидим и говорим.
Вернее после говорила только девушка напротив, незнакомая, чужая, а она - узнавала её заново, пока с каждым словом, провалившемся в сознание, сердце пропускало стук.
Сделка с дьяволом.
Взяла себя за плечи, не справляясь с мелкой дрожью.
- Кого ты спасла? Ценой своего... Анка, но ведь...
Вокруг изчезло совершенно все, исключая девушку. Как не понимать, что любая жизнь не может стоить меньше такой же. Как не поступить иначе, зная, что человек, за которого действительно готов отдать жизнь... в некий момент действительно требует этого.
В ушах звенело - и любая последующая или предыдущая тема не имела и малейшего значения. Не представляла что может значить любовь двух людей, но могла представить насколько крепка могла быть любовь матери к ребенку.
- Анка, - выдохнула, приложив руку к губам, из которых выходило столько подлостей в адрес человека, в одиночку противостоящего смерти. - О Мерлин, это... мне так жаль, - покуда возможность говорить вновь не покинула.
Не думала, покуда мысли могли ограничить её в том, чтобы передвинуться на бочку ближе и заключить человека в объятиях. Крепких, осторожных, но дающих возможность выбраться.
- Не мерещусь. Мне... мне правда очень, мне так жаль, Анка. Ты не должна была проходить через это. Никто не должен, даже из-за самых глупых выборов.
И продолжала, не ожидая возвращения в её голову ограничивающих её мыслей, которые приходилось отталкивать без особенного усилия. Слова давно хранились в груди:
- Прости, пожалуйста, прости. Я не могла представить насколько... через что ты прошла. Мне так стыдно.
Уши действительно горели. Горело все от стыда и неуловимого отчаяния, колющего со всех сторон. Любые слова и действия в отношении Анки теперь казались детским лепетом, издевками и пустыми попытками самоутвердиться. Доказать, что она лучше... кого? Человека, который едва не потерял собственного ребенка. Человека, который умудрился с этим справиться и не сойти с ума.
Константин и вправду был Ее Жизнью.
Отстранилась.
Где-то посреди нынешних разговоров мысли о факультете казались поистине детскими и невинными. Как так внезапно могло стать все равно думать о том, кто она? Гриффиндорка или Слизеринка - есть ли в этом разница, если она все еще человек. Такой же, их плоти и крови, как другой - напротив.
- Неудивительно. Теперь мне действительно неудивительно. Другие Хранители боялись не справиться с таким ярким огнем в тебе.
Улыбнулась чуть, нервно. Как она сама оказалась в красной мантии?
- Я отказалась выбирать.
И тогда, когда выбор имел последствия и вариации, она не побялась. Что случилось с ней сейчас?
Не хватало чего-то. Не так, как у Анки, в которой огонь был всегда, настолько, что Дурмстранговцы и сами могли её отправить сюда, подальше от бед и от них. Огонь горел и позволял девушке даже сейчас жить, не существовать в страданиях и горестях, какие могли быть, какие, по её некогда существовавшему мнению, наверняка должны, обязаны были девушку настигнуть.
И пока осязала чужой огонь - в собственной груди вспыхнула свеча, которую не могла осознать, но ощущала четко. Даже если тусклая и едва теплая она горела... насколько давно? Казалось, что всегда. Казалось, что это нечто было знакомо ей настолько давно, но сейчас оно преобразилось, налилось редкостью и неожиданной нежностью к...
В немой растерянности поймала чужой взгляд. Чужой ли в действительности?
Вдохнула, заполняя внезапную пустоту. Осознание чего-то столь ужасающе неправильного сбивало с ног. Воздух, заполнивший, лопнул до края растянутый пузырь, впуская внутрь все, совершенно все новое и старое, существовавшее и нет.
Соскользнула с бочки в немой растерянности и отступила, прижав руки к себе.

[Анка Копош]

- Классные слова, - кивнула без намека на улыбку. - И как? Получается?
Она бы много могла сейчас перечислить, чтобы проиллюстрировать, насколько не очень у Эйвери выходит. Но зачем? Она же ей не какая-нибудь матушка, чтобы объяснять настолько очевидные вещи. Хватало и тех, что уже сказала.
- Почему же бездумно? - удивилась. - Если ты не видишь в этом смысла, это не значит, что его нет. Моя стратегия, - фыркнула на пафосное словечко, - это не засовывать голову в песок, когда я понимаю, что накосячила. Ты думаешь, на Слизерине ты не будешь ошибаться?
Это и правда интересно. Отец вечно повторял, что окружение определяет человека. Вот взять ее саму? Даже без долгих размышлений выходило, что Хогвартс ее определяет не лучше, но гораздо… ближе к тому, чем она была, чем определял Дурм. Может, Эйвери хочется найти что-то похожее? Сбежать, когда можно сбежать, и чувствовать себя лучше?
- Противоположном?
Переспросила, когда стало ясно, что продолжения не будет. Противоположном чему? Она все уже глаза, кажется, проглядела, пытаясь в этом вихре эмоций на лице Эндрианы выцепить ту самую и, наконец, понять, о чем она говорит.
Да, вот, именно это-то и бесило в Эбигейл-Эйвери больше всего. Она будто говорила на каком-то другом языке, заставляя сомневаться в собственном владении английским. А Анка снова и снова превращалась в барана, бьющегося в закрытые ворота. Потрясла головой, скидывая навязчивое чувство. Нет, она не собирается гадать.
Кивнула только, принимая, кажется, вполне искреннее объяснение. Ну вот, что и требовалось доказать! Эйвери не имела в виду гадости, но Анка их слышала так же ясно, как видела некрасивую складку между чужими бровями, появляющуюся слишкм часто за время этого разговора. Потерла собственный лоб рассеянно. Интересно, ее лицо так же корежит от переживаний?
Сощурилась слегка недоверчиво, больше по инерции. Эйвери с ней соглашалась? Вот так, просто? Теперь встряхнуть ее захотелось особенно сильно. Остановила явно дурной порыв, сцепив пальцы рук в замок.
- А зачем мне знать что-то о тебе, чтобы говорить о вещах, в которых я уверена? - удивилась снова, перехватывая взгляд чего-то там решившей для себя Эндрианы. - Просто есть то, что работает всегда, и не важно, кто мы, какие мы и что там у нас в головах. Потому что оно, ну…
Взмахнула руками чересчур резко, закачавшись на бочке. Пришлось прерываться, восстанавливать равновесие, снова ерзать и только после поднимать взгляд.
- Оно просто существует, как гравитация.
Закончила совершенно сбивчиво мысль, которая в голове звучала как-то иначе.
- Не-не-не! - попыталась остановить. - Ничего я не вижу, я просто, ну, последовательна. Ты же тыкала мне в лицо своей чистокровностью и распиналась о приличиях. Что у тебя там с переосмысливаниями - твое личное дело, Эйвери. Но если ты меня к чему-то призываешь, не справедливо бы самой следовать своим заветам, а?
Сощурилась, теряя как минимум половину обретенного спокойствия.
- А если у тебя с этим сложно и ты не хочешь что-то или тебе трудно хотеть то, что вам положено, то чего ж ты с этим к другим людям лезешь?
Вопрос совсем не требовал ответа, но смотрела на Эндриану так, будто этого ответа ждала. В голове же стройными рядами укладывались мысли, а в душе - чувства. Такое простое и неожиданное объяснение вдруг легко заполнило какой-то неосознаваемый прежде кусочек картинки под названием “Эбигейл”. Она не хочет замуж. Только и всего. Ее выдают, а она не хочет. Ну, надо же.
- Он садист? - спросила осторожно. - Старый и страшный? Бедный, но с репутацией? Или наоборот, богатый, но без нее?
Попыталась вспомнить все страшилки, которые слышала в дурмовских дорутарах. Не ожидала, что Эйвери возьмет и признается сразу, но по дерганьям на лице надеялась угадать направление.
И пока она всерьез думала обо всем этом, Эйвери ушла в своих фантазиях так далеко, что…
Ладно, она решительно отказывала идентифицировать, что чувствует от всех этих слов об отказ от семьи и выжжености на семейном дереве.
- Это твой мир, да? - спросила с непонятной для себя же интонацией. - Когда семья… бросает?
Они действительно были с Эйвери из разных миров, и дело - ха-ха-ха, утритесь, высокомерные идиоты! - оказалось вовсе не в происхождении и наличии магии.
- Ты забавная, - сообщила искренне. - Дурмстранг с радостью берет себе детей из состоятельных семей, не особо спрашивая у магглов их мнения по этому поводу. По-твоему, я должна была с радостью следовать надуманным правилам людей, которые сразу же дали мне понять, что никогда, что бы я ни делала и как бы ни жила, не смогу стать на их восхитительный, определенный этими же надуманными порядками уровень? Я знаю все правила, Эйвери, просто они мне от-вра-ти-тель-ны. И люди, говорящие, что Джону Доу происхождение позволяет не нести никакой ответственности - тоже. Тебе не противно быть частью этого мира, а? Мира, который будет осуждать тебя, если твой муж выше по положению? Что бы он с тобой ни делал. Каким бы он ни был. И как бы правильно и достойно ты себя при этом ни вела?
Ей даже не пришлось отворачиваться, потому что не чувствовала никакого стыда или вины. Она знала, кем она была, и не собиралась делать вид, что она должна быть другим человеком. “Если бы она действительно росла”, ну надо же!
Закатила глаза, не удерживая разочарование. Конечно, Эйвери меряла по себе. Пусть мерка была косой во все стороны, другой у нее, видимо, не находилось.
- Моя семья занимает высокое положение в маггловском мире, - обозначила без обиняков. - Я в любой момент могла бы вернуться и занять его. Они меня не бросали, это я бросила их, оставила, чтобы стать тем человеком, которым родилась. И теперь… Теперь я исправляю это. Я воспитаю моего сына достойным моего отца человеком, и он унаследует все, что я не смогла. Потому что семья - это самое главное. Копоши не отказываются друг от друга за выбор идиота.
Крыть тут было нечем. Чем больше похожим на настоящего человека становился Константин, тем сильнее и сильнее не понимала выбор Джона Доу. Наверное, где-то там находилась граница непонимания, должна, ведь не бывает ничего бесконечного.
- Больно, - подтвердила. - Но что с того?
В жизни имелось немало вещей, которые она не хотела менять, но еще больше вещей, на которые она никогда уже не повлияет, сколько бы не пыталась. Кое-где пытаться она не перестанет, но говорить об этом сейчас не видела никакого смысла.
- Мне жаль, - сказала просто, - что у тебя все… так. Неспособность делать выборы, - повторила слегка нараспев. - Нет, знаешь, меня устраивает. Если тебе не нравятся мои, так выбирай иначе. Вот замужество твое, что с ним не так?
Даже подалась вперед, совершенно искренне надеясь, что здесь они изменят установившейся традиции, и Эйвери все ка-а-ак скажет по-человечески, а Анка ка-а-ак поймет ее правильно с самого первого раза. И починит, чего б и не починить?
Это ведь помощь, точно, это просто помощь, и все. Нормальное дело, от которого всем только лучше. Вынырнула из мыслей, слегка рассеянно глядя на не по делу впечатлившуюся Эндриану.
- А кого могла? - пробормотала нехотя. - Ты же читала письмо, Эбигейл.
И тут же поморщилась. Ну вот, Копош, чего тебе стоило спустить? Уколола, довольна?
Нет, вид Эйвери не приносил ни облегчения, ни удовлетворения. Даже торжество справедливости получалось кривеньким. Извинения были то ли не по адресу, то ли не ко времени, и слушать их было странно до физического дискомфорта.
Вскинула руки и замотала головой протестующе.
- Я это пережила. В этом и суть, понимаешь? Два года назад я думала, что моя жизнь закончилась. Ребенок не может быть ошибкой, спасение человеческой жизни не может быть ошибкой, это… это же очень просто. Это и не было ошибкой, но каким-то ужасным образом эти выборы превратились в то, что получилось, и мне казалось, что на этом… все. Для меня уже не будет никакого будущего, потому что его не может быть.
Спрыгнула с бочки и раскинула руки в стороны, будто надеясь выпустить наружу скопившуюся энергию.
- Но мы с тобой в моем будущем, понимаешь? Как же мне не говорить тебе, что всегда есть другой выход?
Шагнула вперед и приблизилась к зачем-то попятившейся Эйвери гораздо сильнее, чем собиралась. Будто, если сократить физическое расстояние, сократишь это дурное неудобное непонимание. Мотнула головой из стороны в сторону.
- Нельзя отказаться, - проговорила упрямо. - Если ты отказываешься, выбирают за тебя. Если ты отказываешься, ты себе уже не принадлежишь, разве нет? Не сделать выбор - это тоже выбор, Эндриана.

[Эндриана Булстроуд]

Криво улыбнулась.
- С трудом.
Если жертвовать меньшим - это жертвовать собой.
- Но ты могла всего этого избежать, будь... могла.
Будь у Анки голова на плечах? Она понимала, пусть отдаленно, но все же понимала как внезапно сильно можно влюбиться - и все же Копош, судя по всему, не была совершенно непроходимо тупой, чтобы мозги отключились настолько. Тогда стена между ними, которую пыталась всеми усилиями разрушить, только становилась выше и крепче, ощутимее едва ли не физически.
Качнула головой, вскинув брови вверх.
- О, знаешь, чего нет на Слизерине? Этого бесполезного давления. "Делай так" иначе ты не Гриффиндорка! "Не делай так, иначе ты не достойна". Меня выгнали с практики Рейвенкло за то, что Львенок нажаловался Нике. Хранитель! И знаешь, за что? Я впервые жизни себе позволяла то, чего никогда не могла. Весьма гриффиндорская концепция, не находишь?
Ладно. Врала. Обида все же была - и сейчас проедала до костей. Хранителю верила всегда и не искала в его словах подвоха, сейчас же все выглядело совершенно иначе. Львенок был словно...
Нет, эту ассоциацию хотелось прогнать из головы как можно скорее. Притвориться, что ничего подобного не существовало и не могло. Он вовсе не был похож на ее отца.
- Будущее. Будущие выборы. Которые в любом из вариаций лишат чего-то. А я не хочу жертвовать, понимаешь? Не хочу.
Как некогда требовала Хель. Думала, что друзья должны поддерживать, но она решила сделать наоборот. Хель решила отказаться от нее когда ее выбор не понравился той.
- Нет. В этом и проблема, Анка. Ничто для всех не работает универсально. Даже... - протянула руку механически, и отпустила, когда девушка все же удержалась самостоятельно. - Даже гравитация.
Опустила взгляд, прерываясь в речи. "Последовательна", да.
- Следую. - Коротко ответила. - И ни к кому не лезу.
Вернее, у ее предъявлений к Копош была вполне понятная причина, никак не связанная с ее собственным положением, кое на тот момент не было таким бедственным. Но сейчас все выглядело словно иначе.
- Я знаю, что тебе все равно, что я скажу. Но мне правда жаль. Я была уверена, что любого человека за подобное ждет... как минимум самая ужасная участь из всех. Но тебя... не смогла настигнуть.
А шанс был.
На следующие вопросы отвечать не хотелось едва ли не до тошноты.
Обняла себя за плечи. Самой себе ответить необходимо было. Еще раз. Чтобы напомнить. Как не так давно рассказывала Несси, должно быть даже легче - улыбку надевать не было необходимости.
- Нет. Наверное он даже хороший человек, раз решил помочь моей семье. Друг отца. Чистокровный богатый род. Все... идеально? - последнее предложение не планировалось оказываться вопросительным. Но вышло.
Только разговор и дальше заходил в ту пучину, в которую никогда не позволяла себе спускаться.
Не ответила. Не знала, что ответить. Но перетянула тему:
- Они не могут иначе, если я их предам, то они... лишатся всего. Ты бы хотела, чтобы твоя семья лишилась всего? Ты бы пошла на то, чего тебе не хочется больше всего на свете, чтобы помочь им?
Возможно ей не хотелось быть частью этого мира, но существовал ли другой? Нет. Зачем тогда тратить силы на мысли о подобном.
Набрала в легкие воздуха, пытаясь справиться с совсем не легкой тревогой.
В их мире мужчина действительно был выше. Ее отец всегда был главным, мама всегда делала то, что он говорил. Как и в любых других семьях. И мысль о том, что может быть иначе, проигрывала привыкшей картинке настолько давно, что сама удивилась следующему выводу.
- Ты не виновата, Анка.
Она могла осуждать Копош сотни и тысячи раз за то, что случилось. Но даже сейчас, оборачиваясь назад, могла без лишних убеждений ответить, что Доу виноват во всем, целиком и полностью. Анка была виновата тогда, когда оказалась беременной, безусловно, но после - после она сделала все, чтобы... перекрыть свои ошибки и выкарабкаться из ситуации, в которой, по ее собственному мнению, выхода не было совершенно. Джон же оставался тем же. Без лишних доводов было понятно что происходило между ним, Анкой и Стефани еще тогда.
Но выводы делать на этот раз не спешила, как бы сильно они не трезвонили в голове.
- Он помог чем-то? Он помог... оставить сына с тобой?
Или хотя бы просто в живых.
Невозможно трудной задачей было представить как это - иметь ребенка. Однозначно в сотни раз труднее было представлять насколько больно его терять. Доу же наверняка тоже имел свою долю, какую должен был, обязан был вложить в спасение собственного сына. В ее представлении - куда большую, чем Анка. И не имело значение магический мир это или маггловский, здесь разница играла совершенно незначительную роль.
Только не верила, что отец Константина действительно являлся таким, кто отдал бы за сына все.
Поежилась.
Уверенность улетучилась столь незаметно, сколь холод опустился на тело, покрыв неприятными покалываниями.
- Так странно. Они будут готовы отдать все твоему ребенку? Просто потому... что он твой сын?
Слова казались несколько противоречащими.
Попыталась представить себе ситуацию столь абсурдную, что подобное пообещала никогда более в голове не помещать. Представила, как она решает отказаться от замужества, родить ребенка вне брака и... что после? Ее отец будет готов принять ее с распростертыми объятиями? Какая же ахинея. Возможно Анка просто решила соврать, убеждая, что никто на самом деле ее не бросал. Тогда все вставало на свои места.
Дернула плечом.
- Не совсем понимаю. Почему тогда ты не вернешься к ним, раз они тебя готовы принять?
Смотрела на человека напротив. Продолжала смотреть, пока внутри все почему-то менялось.
Она могла бы признать, что в ней селилась зависть, что хотела получить ту смелость и горючесть, какой обладала Анка. Не страх и не отчаяние, коего у нее уже, впрочем, тоже не было. И с каждым днем казалось, что именно этого ей не хватает, чтобы принять правильное решение. Хотелось вернуться, окунуться в совершенное дикое отчаяние и позволить ему поглотить тело и душу полностью, пока волна не пройдет и не унесет с собой все сомнения и грузные камни с груди, мешающие идти и не дающие остановиться.
"Больно. Но и что с того?"
- Когда больно - как можно продолжать идти?
Она не могла. Даже когда боли уже не было. Когда существовали только тишина и глухая пустота. Идти хотелось перестать, а дорога и цель казались настолько бессмысленным, что каждый день превращался все больше в бессмысленный круг бессмысленного существования по расписанию. Должна была ходить на занятия - ходила. Должна была спать - спала. Должна была есть - как могла, но ела. И этими единственными задачами, в какой-то момент жизни ставшими невыносимо трудными, был обложен ее день, марафон, где она перебегала, задыхаясь, от одной задачи к другой, а после падала в бездну, чтобы вновь очутиться на старте.
Взглянула на девушку из-под лба. Правда готова была слушать?
Медленно подняла и опустила плечи. Самой бы здорово узнать что, собственно, не так.
- Все... так, на самом деле. Сначала я просто боялась. Боялась, что он будет плохим, как... был на не очень приятном практикуме. Но потом я вспомнила все. И познакомилась с этим человеком и... все равно боюсь, Анка, - выдохнула. - Мне неприятна мысль о том, что я для отца могу быть полезна только так. Что мне придется быть женой. Рожать наследника, а значит...
Значит переносить то, о чем боялась думать.
Промолчала. Разумеется он. Разумеется тот, кто не умеет решать проблемы, но зато отлично их создает.
- Я понимаю.
Действительно наконец понимала. Многое.
Только сейчас все ее мысли занялись совершенно иным. Чужим и диким. Конечно, была уверена, что ошиблась. Что ей просто очень и очень жаль Копош, что сейчас все внутри вдруг уляжется и возможно даже к ней придут привычные чувства и мысли. Пусть к ней, Мерлин, придет хоть что-то.
Уперлась спиной в бочку, проклиная маленькую площадь комнаты, когда Анка оказалась близко.
Онемела вдруг вся, будто в нее кинули ступефаем. В том числе и по голове хорошо прошлись, а после окунули в ванну с кипятком.
- Тебе нравится такое будущее? - произнесла через силу. Влажные руки уперлись в края бочки позади. Не знала, что имела в виду, пока вихрь крутил все в голове и пронзал молниями тело. Хотелось скрыться. Хотелось исчезнуть. Хотелось... шагнуть ближе?
- Тоже выбор, - повторила тон-в-тон.
Но так она перестает быть ответственной. Так она смогла попасть на Гриффиндор и не врать отцу, что это было не ее решение. Так любой шаг был чьим-то другим.
Или нет.
Опустила взгляд на мантию. Зеленую мантию, в которой должна была оказаться шесть лет назад. В которой ее хотел видеть отец, но... хотела ли сама? В какой-то момент это было ее единственное желание. В какой-то момент она так сильно мечтала о Слизерине, что готова была сама умолять змею, но лабиринт...
Развернулась, продолжая упираться о бочку, пока земля под ногами дрожала от стука сердца.
О нет. Она знала, прекрасно знала куда попадет если откажется выбирать. Прекрасно знала что в таком случае сказать отцу и матери. Прекрасно знала что выбрала бы, не будь у нее подобного варианта - и практикум лишь в очередной раз доказывал это. Догадывалась, что за тот случай с алкоголем будут последствия, догадывалась какие именно - и все же не остановило ее это ни на шаг?
Настолько же хорошо представляла последствия похода к Темному Лорду. Знала, что опоздает на тот ужин и только лишь надеялась, что контракт возможно будет разорвать в одностороннем порядке.
- Это всегда была только я.
Ее выборы, брошенная на других ответственность. Как, однако, умно!
Качнула головой, крепко зажмурилась.
Знала, а не догадывалась, что действительно почувствовала к Анке, отчего к горлу подступала волна ненависти. Невозможно. Невозможно испытывать то, что себе испытывать запрещаешь, ну же. Почему не выходит остановить искры и молнии, так сильно обжигающие все внутри?

[Анка Копош]

Улыбнулась криво. Это Эйвери не знает, сколько всего она могла избежать для начала в Дурме. Такого рода избегание точно бы избавило ее от необходимости сбегать в Хогвартс, и делать все остальное бы уже не пришлось.
Могла ли она? Конечно, могла. Но и сожалений по поводу несбывшегося уже давно как не испытывала.
- Тогда вместо двух жизней была бы смерть. Ты не думала, что не всего следует избегать? Не все всегда делать правильно?
Уставилась в потолок, уже совершенно не уверенная, о чем конкретно они говорят. Понятно же, что Эйвери никогда не согласится с ней, а она сама никогда не согласится с Эйвери. Не чтобы поспорить, а как раз потому, что спорить было не о чем. Гравитация работала так, как работала, а мир Эндрианы разваливался в ее руках потому, что повторять кем-то установленные слова - это не значит, делать. Не значит, что все получится. Не значит, что ты всегда будешь принимать верные решения.
- Погоди-ка, - почесала нос, прокручивая сказанное и пытаясь найти в нем хоть какой-то смысл. - Ты была на практике в Рейвенкло и вылетела оттуда, потому что повела себя как гриффиндорка? Ну…
Открыла рот, но тут же закрыла, чтобы самой уже не наговорить чего-нибудь, за что можно схлопотать по зубам. Ладно, тут английский был уже совершенно не при чем.
- А… Ну… Это же…
Логично?
Поджала губы. Может быть, дело состояло в каких-то подробностях, представления о которых из обмолвок не составишь?
- Я просто думала, что практика нужна как раз для того, чтобы соблюдать правила чужого Дома.
Махнула рукой, мол: не бери в голову. Как ей самой бы вытрясти из головы все, что она сегодня услышала от Эндрианы о Гриффиндоре? Слова неприятно кололи и царапались внутри, требуя выхода. Надула щеки, отвлекаясь от созерцания потолка. Наверное, Эйвери все это слушать уже не надо, но ей, Анке, требовалось сказать.
- Я не знаю, что у тебя приключилось с Львенком, но то, что ты говоришь - это не мой Гриффиндор. Делай так, делай сяк, будь тем, не будь этим.
Сдула упавшую на глаза прядь и попыталась найти чужой взгляд.
- Всего этого добра есть и на Слизерине, просто своего, я уверена. Правила существуют везде, на Гриффиндоре тоже, но мой Гриффиндор… Он не такой. Он про другое, вот и все.
Вот и все. Вот и все, и говорить тут больше не о чем?
Сколько же странных вопросов рождал этот разговор! Поймала себя на немного горячечном веселье и потерла щеки. Им тут не хватает только ночи, свечей и какого-нибудь пойла. Да хоть чая. Или в кладовке просто воздух спертый, и ей надо проветриться?
Но, может быть, в ночи она бы сказала что-нибудь еще или как-то иначе. Сделала что-нибудь такое, чтобы показать Эндриане ее Гриффиндор.
- Понимаю, - выходнула почти обрадованно. - Да, понимаю.
Но так ведь не бывает. Нельзя не жертвовать, а если думаешь, что получил все, то ты просто не выяснил еще, чего лишился. Вот как с правилами Слизерина. Что-то понимаешь сразу, а что-то - только на второй год.
Только вздохнула тихо, оставляя слова при себе. Зачем? Эндриана наверняка и сама прекрасно понимала. Это вот уж точно.
- Самая ужасная участь из всех, - повторила. - Это какая? Я почти потеряла ребенка, а это было бы самой ужасной участью. Так что, ты оказалась по-своему права.
Рассмеялась тихо, пораженная этой мыслью. Она знала, что Эйвери не права. Что никто из мира Эйвери не прав, но выходило, что выходило, и с трудом получалось не расхохотаться в голос.
Но вопрос, наоборот, вышел очень серьезным, почти требовательным:
- Лишатся всего? Даже жизни?
Мотнула головой решительно.
- Конечно, пошла бы. Если я их люблю, если это мой долг, если это сработает.
Разве это сложно? Да, наверное, жить с таким сложно, но жить - это же потом, а решиться - легче легкого!
Думать и говорить о Джоне на фоне такого не оказалось трудно, просто смысл как-то совершенно терялся.
- Какая разница? - пробурчала. - Все равно это мой ребенок и мои решения. А Джон, он…
Эбигейл же сама ему вручила письмо, она же все прекрасно знала. Наверное, и спрашивала только для того, чтобы лишний раз показать, каким неправильным был ее, Анкин, выбор.
- Если бы он мог, он бы сделал. Не знаю, почему ты о нем такого мнения, но он не плохой человек.
Это она тоже все еще знала. Или просто цеплялась до последнего за остатки боли, сейчас больше похожей на усталость?
Где-то в этот момент захотелось отвернуться, сказать легкое: ну, бывай, и пойти. Если бы Эйвери не говорила дальше, описывая будущего мужа как картинку, которую не рассмотрела. Или вот еще это, страшное, про семью.
- Конечно. Он мой сын, кровь от крови моего отца.
Что в этом непонятного? Разве может быть иначе? То есть, конечно, может. В Дурме их кроили по одной мерке, наверное, не просто так. Датчане, венгры, румыны, шведы, немцы, залетные англичане, маги и молумагглы, все они были кошмар какими разными.
- Разве у вас иначе?
Спросила, имея в виду не столько Эйвери, сколько всех чистокровных скопом. Или их так много, что можно разбрасываться детьми?
- Я не могу. Отец хотел забрать меня, сразу же, как только узнал про ребенка, и сейчас…
И сейчас он не оставлял попыток, в каждое письмо заканчивая одинаково. А она продолжала перечить ему, совсем как в детстве, но теперь совершенно того не желая.
- Это трудно, и Константину было бы лучше дома, но я не могу уехать надолго, и оставить его там не смогу, просто спячу.
Сжала руки в кулаки, тихо выдыхая. Совсем ненужные мысли и тяжелые чувства. Она даже в гости поехать так и не решилась, потому что не представляла, как тяжело будет возвращаться.
- Я не могу, - повторила как попугай. - Иногда хочу этого больше всего на свете. Уехать от вас всех с вашей тошнотной моралью, растить Константина в любви в его семье и среди его народа.
Она, конечно, уже думала об этом. Картинка была яркой, шумной, солнечной, полной песен и объятий. Она пахла припекшимся сахаром, она мелькала перед глазами. И развеивалась, как туман.
Но она не увернулась от самого страшного, просто отдала другое.
И сделать это оказалось действительно просто. Когда готов отдать целую жизнь, уже не так давит на плечи вечное служение. Не давит, пока ты жив, пока еще можешь обнимать сына, пугаться и радоваться по-человечески. Можно не думать, когда не нужно, не кидаясь в объятия неизбежности заранее.
- Но я не могу, вот и все. Если сидеть на месте, боль же не уменьшается. Поэтому идти… не сложно? Ты делаешь то, что должен. Сначала кажется, что развалишься от боли, а потом делаешь, и не разваливаешься.
Пожала плечами. Как еще это объяснить?
- Чего ты боишься?
Сделала еще один шаг к Эндриане, но та взяла и отвернулась. Замешкалась. Внутри медленно поднималась растерянность, какой еще ни разу рядом с Эбигейл не чувствовала. Собранный пазл дал трещину, а сквозь трещину лезли сомнения.
- Рожать не страшно, - попыталась заверить, ощущая, что городит какую-то чушь, и поднажала, частя. - А потом у тебя будет ребенок, а это… Лучше этого нет ничего на свете. И у тебя будет семья, не придется ни от чего отказываться, разве нет?
Да, точно, полная чушь. Вот вроде бы и слова нормальные, и мысли правильные, а звучат как черте что.
Коснулась чужого плеча осторожно и выпалила прежде, чем успела подумать как следует, все сильнее проваливаясь в собственное замешательство:
- Ты любишь другого? Поэтому, все так сложно, да? Ты… Ты этим должна пожертвовать?
Нет, разговаривать со спиной Эбигейл стало совершенно невыносимо. Шагнула и обняла эту спину, и плечи, и все, до чего дотянулась - одним дурацким порывом. Вот Копош, совсем не разучилась делать глупости.
- Мне нравится мое будущее, - хотела сказать решительно, а вышел практически полушепот, - оно замечательное. А я любила Урла, а потом полюбила Джона, сама не поняла, почему, еле дышала, так любила, и что? Он нас бросил, и ничего. Ничего, смотри, живая. У тебя тоже есть будущее. Может, ты и мужа своего полюбишь, любить же очень легко.
Та самая гравитация.
Сама не заметила, как вцепилась в Эндриану покрепче. Когда она последний раз по-настоящему обнимала взрослого живого и горячего человека? Не пройтись с подругой под локоток, не стукнуться лбами на прощание, а…
А, собственно, что?

[Эндриана Булстроуд]

- Это ведь не была просто просьба. Никто не может обмануть смерть, заключить сделку с завесой, не пожертвовав ничем. Анка, - посмотрела ровно на девушку, пока в голове водопадом падали варианты, сотни и тысячи ужасов, которые могли случиться незримо для всего остального мира. - Что ты отдала?
Своя жизнь ей уже не принадлежала. Всегда кому-то, всегда - чему-то.
- Я не могу. Не могу продолжать совершать ошибки.
Могла, когда была ребенком, могла, когда ее отчитывали и били линейкой по запястьям, но не сейчас, когда вместо наказаний за ней стояла ее семья. Счет, принадлежащий теперь ей и... груз, к которому была не готова.
Даже если не каждая ошибка ее определяла так, как определяла реакция на ошибки. Не пойди она к мистеру Булстроуду, в каком свете выставила бы свою семью? Темный Лорд... как наивно она полагала, что все можно так просто решить. Предав подругу? И после утверждая, что не откажется служить тому, кто приказал ей сделать так больно.
Холод пробирался под кожу, царапая костлявыми пальцами.
Пожала плечами. Мм, что ж, когда это говорил кто-то другой, смысла находилось больше.
- Как-то так... Но не понимаю тогда еще больше. Такое чувство, что для Гриффиндора я недостаточно гриффиндористая, для Рейвенкло чересчур гриффиндористая, для Слизерина... пока не поняла, но наверное придется оказаться недостаточно слизеринистой.
Пожала плечами. Ей практика казалась несколько иной.
- Или для того, чтобы отыскать себя. Но я даже вещи разложить не успела, что говорить о подобном.
Вздохнула. Подобная закономерность должна была внести свои коррективы в ее жизнь, но ничего не чувствовала - разве что-то могло измениться, когда не понимаешь, что происходит?
Все время, проведенное в доме огня, существовали лишь сомнения, терзания, редкие просветления, моменты, когда удавалось всплыть на поверхность - и вновь случалось что-то, что топило ее заново, новой и новой волной. Ее Гриффиндор был всегда про поиски, про путь через боль, про попытки и - в основном - провальные попытки. Не знала другого.
- И какой он - твой Гриффиндор?
Закусила щеку. Понимает? Наверное понимает.
И чуть не прокусила насквозь, услышав это «ты права». Должно быть, она сошла с ума и не она мерещится Анке, а наоборот - Анка - ей. Это объясняло почему девушка все еще с ней действительно говорит, находится в одном помещении и... отчего-то притягивает.
- Н-нет, - голос дрогнул. - Мне думалось, что ты останешься одна, что тебя будут презирать, что семья бросит тебя. Я не могла представить что с твоим ребенком что-то случится, нет, поверь, сколько бы не было у меня мыслей - никогда не желала зла ему.
Когда Анка ходила с животом или - теперь - с ребенком на руках. Это было правдой.
Замерла.
- Почти, - проговорила вполголоса. Лишатся привычной жизни, лишатся единственной дочери. Она никогда не даст почувствовать им эту боль снова. Боль, которую понимала сейчас как никогда ранее.
- У меня были сестра и брат. Они погибли. Когда я была еще слишком мала, чтобы знать их. Представляешь, что такое терять двоих детей? Представляешь, что такое, после этого, терять... еще одного ребенка.
Кивнула. Значит и она идет - и поступает правильно. Как надо. Не жалея.
Кивнула снова. Легче легкого, да.
- Если бы смог он бы много чего не, - акцентировала, - сделал.
Отчего же она о нем такого плохого мнения? Вопрос выглядел даже абсурдным до смешка. Хуже человека, который использовал, а после бросил беременную девушку, мог быть только человек, который бросил беременную девушку во время свадьбы. Действительно, у нее нет причин его ненавидеть. Совсем.
- Твой или ваш?
Мысль о том, что Константин сможет спокойно, как вырастет, заявить отцу Анки, что вот он - Копош - принимайте.... была отвратительной потому, что не могла также. Не могла выбрать и быть все еще выбранной семьей. Любое решение отрезало одну ее реальность, и она должна была не обращать внимания на боль оставшейся кровоточащей раны. У Константина, ребенка, который был плодом ошибки и глупости, было столько дорог, сколько у нее не будет никогда.
- Если ты отрекаешься от семьи, ты отрекаешься навсегда, - проговорила только в ответ.
А затем просто слушала... и нить понимания, промелькнувшая, оказалась иллюзией. «Не могу, не могу, не могу».
- Ты можешь. Это же... просто. Ты магистрант, Снейп легко освободит тебя от учебы, - постаралась подбодрить. - А Хель сможет заменить тебя и старостатские обязанности взять на себя на наделю или две. Я помогу, хочешь?
И пусть это предложение было совершенно несерьезным - вряд ли Хель позволит теперь ей приблизиться и на шаг к делам факультета.
- Ведь твой отец хочет увидеть тебя... просто так. Хочет принять Константина... ты не представляешь насколько ему, должно быть, тяжело, что ты отказываешься. Почему ты отказываешься?
В глубине души безумно желала, чтобы и ее отец ждал также. Не встречал в редкие приезды взглядом, полным разочарования.
Но понимала, что заслуживала каждого такого взгляда. Она не была такой, какой он хотел и должен был ее видеть. Какой она должна была быть.
- А после? После просто привыкаешь к боли?
К ней же возможно привыкнуть, она проверяла. Рано или поздно приходится.
Но даже если у боли возможно было привыкнуть - к молниям в ее теле, скользящим вниз, к животу, разогревающем совсем недавно замершее тело, пока Анка оказывалась ближе, привыкнуть не могла. И хотела ли?
Ненависть заполнилась столь внезапно чем-то иным, незнакомым, жарким.
- Не хочу рожать, - выпалила в ответ на то, что урывком услышала чрез шум колотившегося сердца в ушах. - Не хочу.
Дети должны были быть любимыми. Она же не может любить себя - откуда взяться любви для ребенка? Кроме того... прекрасно знала, что ничто в ней никогда не полюбит Адама Булстроуда будь он самым хорошим человеком на всей земле. Будь он единственным мужчиной - она могла испытать совершенно все, кроме любви. И это было тем фактом, который существовал вне обоснований и аргументирования, она просто знала. Знала, что не выйдет по любви, потому никогда не питала надежд. Не питала надежд и в том, что избранник будет много моложе ее отца. Что он будет любить ее.
Но в тайне мечтала о том, чтобы почувствовать то, о чем читала, о чем слышала, что видела. Не нужно было и погружаться, только прикоснуться, почувствовать кончиками пальцев, чтобы только узнать как это. Любить. Быть любимой.
О, вкрнее, она любила Хель, как сестру, любила Несси, как подругу, любила Отца и маму, как родителей и самых близких ей людей, но...
Пока Анка стояла рядом, мысли путались, голова мякла.
Слова казались непривычно горячими, даже обжигающими. Как и рука, опустившаяся на плечо.
Как тело, вдруг опустившееся на ее. Зажавшее в объятиях.
И не смогла объяснить себе, зачем повернулась в чужих руках, зачем вжалась в чужое тело глубже. Но с того момента вся тревога и все мысли клубком перекатились к животу, а в груди поселилось колючее тепло.
Хотела спросить об Урле, не хотела спросить о Джоне, но вместо этого только стояла, крепко прижимая к себе девушку, не справляясь с совершенно чуждым ее сознанию желанием.
- Анка, - позвала также шепотом, подняв взгляд, - я... не знаю как это - любить. Как?
Ей было интересно. Ей было интересно узнать и померить чувство, которое... не испытает больше никогда.

[Анка Копош]

Вообще-то одна из частей Анки точно знала: Эндриана ее оттолкнет. Потому что, несмотря на весь разговор, на все увиденное и сделанное раньше, Эндриана оставалась той Эбигейл, которая просто не могла обнимать в ответ так, что стало… трудно.
Она оказалась маленькой, горячей, шумной, неожиданно-сильной и ожидаемо-отчаянной.
От этого чужого отчаяния перехватывало дыхание не хуже, чем от выбивающих воздух чужих рук. И все слова сразу выветрились из головы. В один момент ей показалось совершенно не важным объяснять про собственную семью и решения, озвучивая то, в чем она сама нисколько не сомневалась.
Все это можно будет сказать потом, после, когда они разъединятся и снова превратятся в Копош и Эбигейл.
- Как дышать, - ответила тоже шепотом. - Иногда воздуха не хватает, голова кружится и кажется, что выдохнуть невозможно. А потом так больно, что пошевелиться нельзя. И нет ничего легче, ты… становишься больше, тебя распирает и кажется, что взлетишь.
Пока горячий шарик-сердце в груди не лопается, обжигая до мяса.
- У тебя просто нет выбора, - сказала еще тише. - Ты же не можешь выбрать, вдыхать ли еще раз. Нельзя остановиться, вот как.
Уже после кольнуло удивление. Если Эндриана спрашивает, значит… Значит, не хочет замуж не поэтому? А… почему?
Вопрос не задала, не размыкая объятий. Хоть с каждой следующей минутой тяжести и недоумения становилось все больше и больше.

[Эндриана Булстроуд]

Внезапно все провалилось в пустоту, оставляя важным только ее и человека, которого сжимала в объятиях.
Отчего-то даже мысли были обжигающе горячими сейчас, готовыми пылать - и лишь к собственному удивлению не хотела избавляться или пресекать это.
В тесной пыльной комнате и обвивающих чужих - и одновременно словно тысячу лет знакомых руках удавалось чувствовать себя впервые там, откуда бы никогда не ушла.
Не подозревала насколько сильно давила ноша, какую не замечала ранее. Как невыносимо трудно давалось ходить, не опуская тяжелых плеч, не унимая гудящую без конца голову. Не осознала как вдруг все оказалось за дверью, оставляя ее одну, объятую свободой, не чужими указаниями, не цепями из строк контракта. Оставляя отчетливый стук внутри, слышать который оказывалось так приятно. Слышать саму себя ей было так приятно.
Она дышала. Не задумываясь о каждом новом вдохе, пока кипящий воздух заполнял грудь и расползался колким жаром по телу, мысли в котором, недавно существовавшие, тонули, сгорая, не успевая быть осознанными. И позволяла себе тонуть с ними, позволяла жару поглощать себя все больше, не давая мешать мыслям, прерывающим возможность слышать не только свое сердце и слова, также не свои, сказанные для всего того, что являлось сейчас ей снаружи и внутри разом, что сочеталось так, как никогда ранее.
Нет, она не знала, почему это происходило. Знала, что не хотела, чтобы это заканчивалось.
Любовь никогда не была ее возможностью. Любовь, значение которой исходило из чужих и таких правильных слов была тем, чему бы отдалась.
Как и безумным желаниям... нет - жаждой, охватившей так безудержно. Покуда все то, что когда-либо приходилось чувствовать, оказалось вдруг внутри с жаром - и притягивало то единственное, что было рядом. Так отчаянно.
Она бы смогла остановиться.
- Анка, - прошептала осторожно.
Но вместо попытки вернуть власть сознанию провалилась в жерло. Вытянулась, чтобы достать до чужого лица... губ, так манящих. И вдруг прикоснуться своими.

[Анка Копош]

Когда Анка говорила это все про любовь, она особенно не размышляла. Потому что кто ж возьмется ломать голову об очевидные мысли? Так что и сказала, как получилось, собирая в это "как дышать" и Урла с его головокружительной силой, и Джона с его магнитом, и даже Константина с собственным сердцем, которое уже никогда не разобьется и не остановится, потому что эта любовь оказалась абсолютной.
Внутри нее пряталось еще много любовей, о которых Эндриана не спрашивала, а Анка не думала. К дому и родине, которые она навсегда оставила, к Дурму, к Гриффиндору, к друзьям, к колдовству.
Так дышать Анка научилась раньше, чем поняла, что делает, и с тех пор не останавливалась, не оглядывалась и никогда-никогда не сомневалась.
Но взгляд Эндрианы прочитать не смогла, сосредоточенная на абсурдной и почему-то неуловимо-грустной мысли.
Где-то в параллельной вселенной, где Эйвери не кичилась своей чистокровностью, они бы точно стали друзьями. С настоящими разговорами по душам, с посиделками возле камина, с выходами в город под ручку, с глупыми советами насчет платьев и женихов.
Или ей так хотелось думать? Тогда было бы гораздо проще успокоить Эндриану, найти нужные слова, ободрить. Потому что казалось, что именно это-то ей и нужно. Друг с надежным плечом и крепкими объятиями. И никакого отчаяния.
А когда Анка поняла, стало слишком поздно.
Слишком поздно, чтобы вовремя отшатнуться и не допустить катастрофы, слишком поздно, чтобы каждая из них могла сделать вид, что ничего не произошло.
Как только почувствовала прикосновение чужих губ, разжала объятия и отшагнула назад.
Попыталась отшагнуть, совершенно оглушенная.